Алишер Навои: ФАРХАД И ШИРИН

Калам! Ты нашей мысли скороход.
Превысил ты высокий небосвод.

Конь вороной воображенья! Нет, —
Быстрей Шебдиза ты, но мастью гнед. [1] Быстрей Шебдиза ты, но мастью гнед . — Шебдиз — имя легендарного вороного коня сасапида Хосрова, героя поэмы Низами «Хосров и Ширин». Но мастью гнед. — Навои имеет в виду кончик калама (пера), обмакнутого в чернила.

Неутомим твой бег, твой легкий скок,
А палец мой — державный твой седок.

Гора иль пропасть — как чрез мост, несешь.
Ты скачешь — и, как знамя, хвост несешь.

Нет, ты не конь, а птица-чудо ты:
Летать без крыльев можешь всюду ты.

Из клюва мелкий сыплешь ты агат.
Нет, не агат, — рубинов щедрый град!

Сокровищницу мыслей носишь ты,
О птица человеческой мечты!

Так рассыпал сокровища в стихах
Тот, чей в Гяндже лежит священный прах. [2] Тот, чей в Гяндже лежит священный прах. — Имеется в виду великий азербайджанский поэт Низами.

Он мир засыпал жемчугом своим, —
Как звезды, жемчуг тот неисчислим.

Но не растопчет грубая нога
Великого гянджинца жемчуга.

В ушах людей играет жемчуг тот,
Но, как серьга, он в грязь не упадет:

Сквозь ухо проникая в глубь сердец,
Обогащает сердца он ларец.

Нет! Жемчуг тот — по сути говоря —
Наполнить может до краев моря

Так, чтоб его веками черпал всяк
И чтоб запас жемчужный не иссяк.

Кого с тобой в сравненье ни возьми,
Никто тебе не равен, Низами!

А впрочем, был среди людей один —
На Инде певший соловей один. [3] На Инде певший соловей один. — Речь идет о знаменитом индо-персидском поэте Эмире Хосрове из Дели.

Не соловей, а Хызр. Ведь знаем мы:
Был Индустан ему страною тьмы,

А речь была той звонкой, той живой
Им найденной во тьме водой живой.

Но на ристалище со мной не он, —
Я с Низами бороться принужден.

Рукой схватив такую «Пятерню»,
В руке надолго ль силу сохраню?

У всех трещали пальцы до сих пор,
Кто с Низами вступал в подобный спор.

Быть надо львом, чтоб рядом сесть со львом,
Тем более чтоб в драку лезть со львом.

Иль не слоном таким же надо быть,
Чтоб с хоботом слоновым хобот свить?

И мушка хоботком наделена,
Но муха не соперница слона.

А предо мной слоны: гянджинский слон
Поистине — он исполинский слон!

Да и второй — не столь гигантский слон,
Но слон, однако, индустанский слон!

Обоих ты в молитвах помяни,
Обоих милосердьем опьяни.

Побольше мощи Навои прибавь —
И рядом с ними ты его поставь!

Эй, кравчий, видишь, как смятен мой дух, —
Налей две чары в память этих двух!

За них две чары эти осушу,
А за Джами я третью осушу!

Хосров и Низами — слоны, но нам
Предстал Джами, подобный ста слонам.

Вино любви он пьет и меж людьми
Прославился, как Зиндепиль, Джами. [4] Прославился, как Зиндепиль, Джами. — Буквально «Зиндепиль» означает: «вечно живой слон» — так был прозван известный шейх Ахмеди Джами (1049 или 1050–1141 или 1142).

Вином единства также опьянен
И прозван Зиндепиль-Хазратом он.

Он чашу неба выпил бы до дна,
Будь чашею познания она.

Плоть в духе утопив, Джами велик, —
Скажи, что он великий материк. [5] Скажи, что он великий материк. — Имеется в виду священный город мусульман Мекка. В целом же этот сложный поэтический образ означает, что великий Джами лишен плоти, словно он — сама святыня.

Нет, — целый мир! Но как вообразить,
Что точка может мир в себе носить?

Он макрокосмом, а не миром стал!
Для двух миров Джами кумиром стал. [6] Для двух миров Джами кумиром стал . — То есть для мира физического и духовного, для людей и духов.

В убогий плащ дервиша он одет,
Но богача такого в мире нет.