Болеслав Лесьмян - Запоздалое признание

Я не Бог! Но мне собственной тошно приметы —
И мне впору пришлась только маска Творца:
Так, как Он, созидаю безумные светы,
Точно так же, как Он, я живу без лица!

За Него я блуждаю во мраке сокровном,
За Него я общупаю каждую пядь…
За Него умираю, привязанный к бревнам,
Как бы Он умирал, если б мог умирать!

За Него – меня гонит гонитва слепая,
За Него обезбытился я и оглох!
И никто не узнает, кем был для себя я,
А для вас, кто мне молится, – буду я Бог.

Потекла душа в дорогу… Зазвонили звоны.
«Где вы нынче, мои рощи, где мои затоны?»

Зазывали перелески стрекотней мотыльей:
«Упокойся в нашей тени, свои слезы вылей!»

«Как же мне укрыться в тени, где мне оборона,
Коль сама я стала тенью, не дающей схрона?»

Зазывают луговины, росяноголосы:
«Ты с косою приходи к нам, да коси покосы!»

И является Всевышний, наигравшись в прятки:
«Возлюби меня на небе, где услады сладки!»

«Ах, любовь моя, Всевышний, мне полыни горче,
Коль тебя я полюбила – умиравшим в корче!»

«Я лишил тебя и света, и холма, и лога,
Чтоб тебе деваться было некуда от Бога!»

«После поля, после маков слепну я в могиле.
Где же ты мечи запрятал, что меня пронзили?»

«Никуда я их не прятал, их ношу поныне.
Упокойся, бедолага, в облаке-перине!»

«Как же буду я ложиться в мягкую перину,
Если я леса отрину и луга отрину?»

«Ты поплачь в мои одежды, что белее лилий.
Кликну ангелов небесных, чтоб развеселили».

«Как же мне развеселиться, да лежать на ложе,
Если смерти твоей жажду, Господи мой Боже!»

И взирая друг на друга, стали равноросты —
А под ними вьюжились вечности захлесты.

Как мало понятий у нищего тела,
Чтоб все это выразить, что наболело…
И не отболит ни на миг ни единый.
Гляжу я, гляжу я, как будто в пучины;
И, стукнут ли в тишь, я прислушаюсь чутко,
Хоть видеть и слышать – не дело рассудка.
И губы бледны – не затем, что в могиле,
А лишь оттого, что безмерно любили.
На них мимолетом присела улыбка,
Но это не радость, а просто ошибка.
А вспомню тебя – и смеркается сразу,
Но только затем, что так хочется глазу!
И руки ломаю совсем не в надломе,
Но просто бессилен – иначе и кроме.