Болеслав Лесьмян - Запоздалое признание

Я – поэт, что хотел от нужды открутиться
И напевами вечность разбить на крупицы;
И, ограблен, глумлюсь я над жизнью бескрылой —
Ведь мои трупяки меня ждут за могилой!
То любимой ли дар, от врагов ли подмога —
Но в моих трупяках добегу я до Бога!
И там буду я шествовать шагом чванливым
То туда, то обратно по облачным гривам.
То туда, то обратно – до третьего раза,
И я буду бельмом для Господнего глаза!
Ну а ежели Бог, с изумлением глядя,
Станет брезговать прахом в крикливом наряде,
То – покудова тело трухлявится в яме —
Там на Бога затопаю я трупяками!

Как заплачется миру кровинками вишен,
Тебе хату срублю, где покой бесколышен.

Размахнусь топором, да расщепится древо,
Да небесные гвозди вгоню в его чрево.

Отворю я окно в недреманном распахе,
Чтоб по стенам ползли полудневные страхи.

Рассосновая ляжет к ногам половица,
Я светлице велю тебе в душу светиться.

Топором догладка обтешу я безбытье,
В нем загадки узорные буду чертить я.

Я поймаю рукой неухватчивость мира —
Ибо лиственной тайны сильнее – секира.

Привлащу я тебя и к деревьям, и к полю,
Тебе пошепту дам свою вольную волю!

Свою вольную волю, чтоб гордостью пыхать,
Чтоб моя белым светом владычила прихоть!

Чтоб гляделась тебе моя грозная злоба —
Лишь бы в дереве этом не выдолбил гроба!

Лишь бы в бездну летел без комарьего зуда!
Лишь бы только не домер до Божьего чуда!

Я засыпаю – и только тьма,
Не смех, не слезы.
И солнце канет в зубец холма,
А Бог – в березы.

Из дола, где роз неподдельных нет,
Я в сон изыду.
Куда же девается этот свет,
Пропав из виду?

Неужто, подстерегая взмах
Моей ресницы,
Все, что родили слеза и страх,
Развеществится?

И неужели, таясь на миг
У сна в каморе,
Не тянет к вечности тот же лик
И то же – горе?..

Оно с тобою – теснит везде
Смертельной хваткой, —
В твоем неверье, в твоей беде
И в дреме краткой!

Трава безбрежная у шляха,
Лиловой смерти – явь!
Просил у трав, просил у праха:
«Избавь меня, избавь!»

И путник шел… И отчего-то,
Но поманил к себе,
Как если бы его забота —
Прислушаться к мольбе!

А мир в тиши как будто минул,
И солнца край обник;
А он на тишь глазами двинул —
И словно бы постиг:

«Нет хлеба мне, и нет мне дома!
Нет силы для житья.
Кому несчастье незнакомо,
Тот самый – это я!

Раскинуты у смерти бредни,
Мне от врага – расплох.
Коль час пробили предпоследний,
То сны сметает – Бог!

Но верю я последней дреме,
Но сбудется хоть раз!
И что набрезжит в окоеме,
Я разделю меж нас!»

Клялся на верность обещаний
До смертного до дня!
И подал длани – обе длани —
И вызволил меня!

Былые слезы ночью видит око:
Соль – сном!
Вон облако, и счастье там, далеко,
Все в нем!

Я не забыл безмерностей весенних,
Тех чар!
Я помню чащу и в древесных тенях —
Злой яр!

Там кто-то к горлу нож себе приставить —
Ну что ж… —
Решился сам! Твердят, что неспроста ведь,
Что – Нож!

Болвану солнце грело для того ли,
Чтоб – в ночь?
А он летит, он победитель боли…
Прочь, прочь!

В молодые года со стыдливою страстью
Я молился о том, чтоб не сдаться несчастью,
О слезе, что в глазах потаенно росится,
Чтобы морок поить, чтобы в слово проситься.

И настала пора содроганья, распада.
Было надо стерпеть… Она знала, что надо…
И стоял за воротами Ужас, глушащий
Шум деревьев моих над всевсюдною чащей.

Ныне шорох за дверью – морозом по коже:
Я не знаю, зачем бы, не ведаю, кто же…
И с нелепыми снами сражаюсь теперь я,
Вспоминая слова своего легковерья.

Я брошен Богом, не сбылось чудо…
И Богу худо! Я знаю – худо…

Отца погибель схватила с тылу:
Спешил домой, а попал – в могилу.

Сестрицу голод сгубил и горе,
А все спросили: с какой бы хвори?