Людмила Бояджиева: Изображая Обломова

Тощий: — Ну ты и гад… А я с тобой… Думал, ты человек…

Длинный: — Так я не на тебя конкретно качу, я для примера…

Тощий: — Уж тогда, для примера, и про других вспомни. Про спасателей, что тебя, жопу, из завала обгорелого вытащили. Один до сих пор в больнице из–за твоей дури парится. А моего дядь Сеню Лапочкина, что нас, сопляков по дереву работать учил, кружева вырезать, не забыл? Как тебя из–под статьи вытащил и ремесло в руки дал. Ты про врачей, про ученых, что за копейки мозги ломают, слышал?… Да хоть про обычного булочника иди библиотекаря вспомни! И что? Что скажешь? Я, знаешь, когда плакал по–настоящему? Танька в клуб затащила, а там весь зал — слепые. На сцене хор пожарных «Вечерний звон» поет. Старые уже мужики, пенсионеры и видно же, что душой, ну всем лучшим, что у них есть, поют. А те в зале, прям к креслам присохли — забалдели и по щекам слезы. Что–то такое между нами происходило, я объяснить не могу… У меня самого в глаза защипало — мокрые! А про кровь, про кровь вспомни! А?

Длинный: — Там другое дело… Если взрыв и жертвы и кровь нужна…

Тощий: — А не другое! То самое! С утра длиннющая очередь в донорский пункт выстроилась. Не за бабками, не за жрачкой. Свою кровь для незнакомых людей отдать! И мы с тобой как миленькие стояли. И знаешь, именно тогда я себя почти совсем настоящим почувствовал. Без всей этой байды… Шел потом по улице, на прохожих смотрел, как на родных. Человеческие же лица!.. У меня мамка зубной врач в районной поликлинике. Сеструха в булочной хлеб выпекает. Ты хоть утром теплый хлеб нюхал?

А вот эти актеры, ночью сидят, в образы вживаются, они что, на мерсах ездят? Виллы в Малибу имеют?

Все испуганно: — Не ездим! Не имеем! От искусства денег никогда не было!

Подходит Путникв мятой шляпе, романтического вида и непонятной социальной принадлежности.

Путник: — Художник должен быть свободен от денежного мешка и капитала!..И заблуждаться по этому поводу может только продажная проститутка! Вот ( кладет на стол тома ) Избранные труды здесь подробнейшим образом изложено. (снимает шляпу и становится узнаваем) Путник я. Провожу время в путешествиях.

Пушкин: — (Путнику) Присаживайтесь, дружище! Вина нам, вина!

Гончаров: — Это уж вряд ли. Чернил с пером еле допросился.

(На столе появляется вино, бокалы. Пушкин разливает)

Тощий:— Я этого мужика точно где–то видел… На три щелбана спорю!

Длинный: — Да он там, на площади стоит. ( изображает позу памятника Ленину )

Путник: — Позвольте не оглашать мое имя — из соображений конспирации ( пугливо оглядывается) Ходят здесь всякие извращенцы…Изменники. Осторожность и еще раз осторожность!

Длинный( разочарованно ): — Как я понял, мужики, путевка на Гавайи вас не интересует. И правильно — черт с ними, с Гавайями! Здесь оно лучше — бутылка красного на четыре рыла и никакой закуси. ( Тощему) — Говорил, надо было в кафе остаться, там клиентура погуще.

Путник: — Я бы отъехал подальше, да вот привязан! Ходит за мной этот кривоногенький бонапартик и давит, давит…Совесть, видите ли, его мучит. Куда хватил — совесть! Революцию чистыми руками не делают, товарищи! Никогда! Очень плохо, если кто–то этого еще не понял! А этот святошу из себя строит! В одной гимназии тут учились, оба юристы, оба пошли в революцию… и какие идеи были …(Видит подходящего к компании мужчину) Тфу! Будь он не ладен — как ищейка прилип. Извольте видеть: — Александр Федорович Керенский!

Пушкин: — «Везде со мной — мой Черный человек».

Керенский:— Это еще вопрос, кто за кем ходит и кого за что совесть мучит. И мальчики кровавые в глазах покоя не дают….

Тощий: — Я понял: — Ленин, это кто с броневика выступал, а Керенский бежал в женском платье из Зимнего. Они там революцию делали. И чего–то не поделили.

Керенский( устало ): — Не в женском, в солдатском… И это все? Все, что осталось?

Длинный: — Ну почему? Живем вот, травку жуем. Чао, ханурики! ( уходят )

Керенский(в след):— Ради вас, потомков великое дело задумали, по крови шли… По колено…по уши…

Длинный(обернувшись): — Если по уши, то это в дерьме.

Карамзин: — Извините господа, если невпопад заметку сделаю. У меня привычка сия неистребима — за историей Российской следить. Хоть оттуда, хоть отсюда. И следует признать неопровержимый факт: два человека определили ход мирового развития в 1917 году, Керенский стоял у начала переворота, а Ульянов — Ленин — довел дело до, так сказать, логического завершения!