Анатолий Гуртовой - Свистопляска. Il giardino della pancia

Галька под ногами – это значит рай.
Вода моет камень, шепчет: «Засыпай!»
Страсть моего тела шепчет: «Оживи!»
Причастимся богу, он у нас внутри.

Росчерк бога – в каждом лепестке.
В облаке каждом. В каждом твоём волоске.
В запахе каждом и ощущении.
В этом столетии, в этом мгновении.

Чудной россыпью самоцветов
На дороге сверкает стекло.
Яркой огненной кометой
Я люблю тебя.

Если в голове опилки – НЕ-БЕ-ДА!
Я пишу зубодробилки! Да! Да! Да!
И кричалки и вопилки,
Головотряски, коры, взбивки
Сочиняю я неплохо иногда! Да!

Под панцирем эгоизма
И с лёгким налётом цинизма
Искусно он прячется так:
Слизняк он и есть слизняк.

Мой век закончится скоро,
И я к его концу иду.
И быть своего время вором
Я не могу и не хочу.

У себя дома вечным гостем буду.
У парка на аллее, будто дома.
Я называю тебя чудом, своим чудом,
И чуда этого вовек я не забуду.

Бурлящая толпа
Седых немытых волн.
Янтарная луна,
И воздух грусти полн.
Взахлёст.

Покорной белизной
Прибой к ногам ложится.
Единственной звездой
Всё небо озарится.
И ветер разбивает струи морских волос…

Невиданных русалок зелёные ресницы.
Несказанных чудовищ незрячие глаза.
В морщины древних свалок белый туман ложится,
Вплетаясь в их дыханье, как в старый дуб лоза.

В молочный цвет какао окрасилась пучина.
Рука творца незримо в ней пишет письмена
О том, как здесь светло и непоколебимо
Зенитом смотрят в души Всевышнего глаза.

Запах расплавленного воска.
Цвет свежесмешанной охры с лимоном.
Пёстрый ковёр из листочков-набросков,
И тишина за окном так бездонна!

Мы друг на друге рисуем маслом.
Вся моя кожа в автопортретах.
Солнечный день, столько краски и ласки,
Душная ночь с ожиданием рассвета.

Тлеет табак, как языческий ладан.
Ты снова попросишь бутылочку с ядом.
Мне кажется, тучи сгустились над мною
И вот-вот опять разревутся водою.
В чарующей пене ты видишь лишь сласть.
А яда не видишь. И можешь упасть.
Всё крепнущий ветер гудит в листьях туч.
Уйди же скорей: не смотри и не мучь.
Секунда паденья – короткий полёт.
Жгучий смертельный отравленный мёд.
И меркло здесь солнце, и дождь всё не лил.
Яд был так тягуч, и так сладок он был.
Песочным печеньем раскрошатся зданья,
Вчера возведённые. Тяжесть познанья
Густыми бороздами вторгнется в лица.
Зеркала научат кокетку молиться.
За дикость внебрачного хмеля свободы
Платить будни будут незримые годы
Мертвеющим ликом и немощью гадкой.
«Бутылочку яду оставь мне на завтрак!»

Над почти безмолвной ласковой водой
Развесёлым эхом льются голоса.
Крики сытых чаек. И босой ногой
Пробежалась по траве с утра роса.

Я её снимаю с шёлковых ресниц.
Ветер развевает кудри по лицу.
Прочь раздумья. Лягу прям на гальку ниц.
Растворюсь в пространстве, в шум волны, усну.

Давай расширим старые принципы!
Давай забудем комплексы новые!
Уже не влажу я в детские джинсы,
И мне так нравится гулять голою.

Невловима, мов вітер в полі.
Без крил та пір’я дикий птах
Смішна, без сенсу, примха долі
Гра в одинокий німий страх.

Во мне бывают всплески тайных сил
И исполняют всё, что ты просил.
И только лишь подняв к небу ладонь,
Я разжигаю бешеный огонь.

В руке моей есть сила сотни рук.
Она ловка, как в тропиках паук,
Она нежна, как лебединый плач.
Она верна, как топору палач.

Своё безумье я боюсь будить.
Оно так любит в грязь меня водить.
А грязь так долго, тяжко отмывать.
Пусть, коль не спит, привыкнет хоть молчать.