Роберт Рождественский - Семь поэм

Кукушка:
«Ку-ку!
Останься.
Прошу...»
А я
не могу.
А я
ухожу.
Цветы в изголовье,
и тень на лице.
И ночь
на изломе.
И пуля
в конце.
...А ты всё время - вверх,
всё ближе,
ближе.
Из-под закрытых век
тебя я вижу.
Идёшь,
как инвалид,
ступаешь ватно.
И кто заговорит, -
уже
не важно.
Не важно,
кто начнёт,
а кто продолжит.
Себя
перешагнёт.
Жизнь
подытожит.
Взойдёт на перевал.
Вернёт,
отчаясь,
затасканным
словам
первоначальность.

Что я?!
Что это я?!
Да что я?!
В воспалённом:
«То...
иль не то?..»
Выбрал
самое распростое.
Проще пива.
Глупей лото...
Расплываюсь
в слезливом трансе.
Вопли кончены.
Не берёт...
Вы
орите!
А я
наорался
на десяток годов
вперёд.
По озёрной метельной глади
прёт
весенних недель
орда.
Все будильники мира,
гряньте!
И замолкните
навсегда.
Лишним криком
эпоха скомкана,
смята
грохотом календаря...
Да отсохнет
язык
у колокола,
если он трезвонит
зазря!..
Реки движутся
в каменных шорах,
дни уходят в небытиё...
Крик
устал.
Да здравствует
шёпот
двух людей:
его
и её.

...Застыла у дверей.
Теперь
помедли.
Невыносимой тишине поверь.
Вчера меж нами
были
километры.
Сегодня -
только тоненькая дверь.
Подмигивают фонари спросонок.
Над зимней ночью
взмахи снежных крыл.
Нам очень скоро сорок.
Очень
сорок...

Войди в свой дом.
Я двери отворил.

Мне нравится,
как он сказал:
«Поехали!..»
(Лихой ямщик.
Солома в бороде.)
Пошло по свету отзвуками,
эхами,
рассказами,
кругами по воде...
...И Главного конструктора знобило.
И космодром был
напряжённо пуст.
«Поехали!» –
такое слово
было.
Но перед этим прозвучало:
«Пуск!!»
...И сердце билось не внутри,
а возле.
И было незнакомо и смешно.
А он ремень поправил,
будто вожжи,
и про себя губами чмокнул:
«Но-о-о!..»
И широко,
размашисто,
стотонно,
надежд не оставляя на потом,
с оттяжкой
по умытому бетону
вдруг стегануло
огненным кнутом!
И грохнул рёв!
И забурлила ярость!
Закрыла небо
дымная стена...
Земля вогнулась чуть
и,
распрямляясь,
ракету подтолкнула.
А она
во власти
неожиданного бунта,
божественному куполу под стать,
так отрывалась от земли,
как будто
раздумывала:
стоит ли
взлетать?..
И всё-таки она решила:
«Надо!..»
Запарена,
по-бабьи – тяжела,
сейчас
она
рожала
космонавта!
Единственного.
Первого...
Пошла!
Пошла, родная!..

...Дальше было просто.
Работа.
И не более того.
Он медлил,
отвечая на вопросы,
не думая,
что все слова его
войдут в века,
подхватятся поэтами,
забронзовев,
надоедят глазам...
Мне нравится,
как он сказал:
«Поехали!..»
А главное:
он сделал,
как сказал!

Скрипит под ветром печальный ставень.
В углу за печкой таится шорох...
Мы вырастаем,
мы вырастаем
из колыбелей
и распашонок...
Огромно детство.
Просторно детство.
А мы
романы Дюма листаем.
И понимаем,
что в доме -
тесно.
Мы вырастаем.
Мы вырастаем...
Укоры взрослых
несутся следом.
Мы убегаем,
как от пожара.
Нам двор -
держава!..
Но как-то летом
мы замечаем:
мала держава...
Нас что-то кличет
и что-то гонит
к серьёзным спорам,
к недетским тайнам.
Нас принимает
гигантский город!
Мы
вырастаем!
Мы
вырастаем!..
А город пухнет.
Растёт, как тесто.
А нам в нём тесно!
И мы,
пьянея,
садимся в поезд,
где тоже -
тесно.
А в чистом поле -
ещё теснее...
Мы негодуем,
недосыпаем,
глядим вослед
журавлиным стаям.
На мотоциклах,
пригнувшись, шпарим.
Мы
вырастаем!
Мы вырастаем!..
Мы трудно дышим
от слёз и песен.
Порт океанский
зовём
калиткой.
Нам Атлантический
слишком тесен!
Нам тесен
Тихий, или Великий!..
Текут на север густые реки.
Вонзились в тучу верхушки елей.
Мы вырастаем!..

Нам тесно
в клетке
меридианов и параллелей!

Над суматошными кухнями,
над
лекцией
«Выход к другим мирам».
Вашей начитанностью,
лейтенант.
Вашей решительностью,
генерал.
Над телеграммами, тюрьмами,
над
бардом,
вымучивающим строку.
Над вековыми костяшками нард
В парке
обветренного Баку.
Над похоронной процессией,
над
сборочным цехом
искусственных солнц,
барсом,
шагнувшим на розовый наст,
криком:
«Уйди!..»,
сигналами:
«sos!..».
Над запоздалыми клятвами,
над
диктором,
превозносящим «Кент»,
скрипом песка,
всхлипом сонат,
боеголовками дальних ракет,
над преферансом,
над арфами,
над...