Роберт Рождественский - Алешкины мысли

Эта зелень до самых небес
называется тихо:
лес-с-с.
Эта ягода слаще всего
называется громко:
O-O-O!..
А вот это косматое,
черное
(говорят, что очень ученое),—
растянувшееся среди трав,
называется просто:
ав!..

Я стою. На мне панама
(мне ее надела мама).
Дальше,
если по порядку:
шея,
плечи,
две лопатки,
очень новая рубашка
сказочной голубизны…
…А еще на мне, бедняжке,
сильно мокрые
штаны.

Ничего в тарелке не осталось.
Пообедал я, сижу, молчу…
Как же это мама догадалась,
что теперь я
только спать хочу?!

Это ж интересно прямо:
значит, есть у мамы мама?!
И у этой мамы — мама?!
И у папы — тоже мама?!
Ну, куда ни погляжу,
всюду мамы,
мамы,
мамы!
Это ж интересно прямо!..
А я опять
один сижу.

В комнате на слышно крика, —
я немножко подобрел.
На лица моем —
улыбка
и все то,
что я
поел.

Живу всего-то ничего,
ни в чем не разбираюсь.
Устал, однако, от того,
что всем
безумно
нравлюсь!

Если папа бы раз в день
залезал бы под диван,
если мама бы раз в день
залезала б под диван,
если бабушка раз в день бы
залезала под диван,
то узнали бы,
как это интересно!!

День рожденья, день рожденья
был открыт в четыре дня.
Приезжали тети,
дяди,
брали на руки меня,
танцевать меня просили,
брали на руки опять!..
Кинулись к столу.
И долго-
долго не давали спать.
Я сидел в своей кровати,
слушал громкие глова…
А с утра у этих взрослых
болела голова.

Я встал, как неизвестно кто.
И чувствую, что все —
не то!
Не те штаны, не те носки,
не те —
совсем не те! —
шнурки,
не та собака наша,
не та в тарелке каша.
В солдатики
не та игра,
в руке не то печенье…
Как тяжко жить,
когда с утра
плохое настроенье!

Приехали гости.
Я весел и рад.
Пьют чай эти гости,
едят мармелад.
Но мне не дают мармелада.
…Не хочется плакать,
а —
НАДО!

Есть такое слово — «горячо!»
Надо дуть, когда горячо,
и не подходить к горячо.
Чайник зашумел — горячо!
Пироги в духовке — горячо!
Над тарелкой пар — горячо!..
…А «тепло» — это мамино плечо.

«Лешка-Лешка — поварешка!
Ты — картошка, ты — окрошка,
ложка, плошка, кошка, брошка,
трешка, сошка и матрешка…»
Так меня все называют,
называют,
обзывают,
выдумкой не радуя…
…Рифмачи проклятые!

Вся жизнь моя (буквально вся!) —
пока что —
из одних
«нельзя!»
Нельзя крутить собаке хвост.
Нельзя из книжек строить мост
(а может, даже — замок
из книжек
толстых самых!).
Кран у плиты нельзя вертеть,
на подоконнике сидеть,
рукой огня касаться,
ну, и еще — кусаться.
Нельзя солонку в чай бросать,
нельзя на скатерти писать,
грызть грязную морковку
и открывать духовку.
Чинить электропровода
(пусть даже осторожно)…
Ух, я вам покажу, когда
все-все
мне будет можно!

В нашем доме родном
с потолка
иногда проливается дождь.
Очень странный дождь!
Ты eго
не во всяких домах
найдешь.
Без причин —
среди бела дня —
начинает идти он, и
сразу мокнут только штаны,
и всегда, почему-то, — мои.

Мне сегодня
засыпается не очень.
Темнота в окно крадется
сквозь кусты.
Каждый вечер
солнце прячется от ночи…
Может,
тоже боится темноты?

Жду уже четыре дня,
кто бы мна ответил:
Где я был,
когда меня
не было
на свете?