Роберт Рождественский - Семь поэм

Значит,
всё-таки есть она -
глупая смерть.
Та,
которая вдруг.
Без глубинных корней.
За которой оркестрам
стонать и греметь.
Глупо.
Глупая смерть...

А какая умней?
А в постели умней?
А от пыток умней?
А в больнице?
В убожестве
краденых дней?
А в объятьях мороза
под скрипы саней?
Где
умней?
Да и как это можно:
умней?!
В полыханье пожара?
В разгуле воды?
В пьяной драке,
где пастбище делит межа?
От угара?
От молнии?
От клеветы?
От раскрашенной лжи?
От слепого ножа?..

Смерть
ничем не задобришь,
привыкла
к дарам...
Вот Гастелло
летит с перекошенным ртом.
Он
при жизни
пошёл на последний
таран!
Всё при жизни!!!
А смерть наступила
потом...
Горизонт покосившийся.
Кровь на песке.
И Матросов
на дзот навалился плечом.
Он
при жизни
подумал об этом
броске!
Всё при жизни!!!
И смерть
тут совсем ни при чём...
Голос радио.
Падает блюдце из рук.
Прибавляется жителей
в царстве теней...
Значит,
глупая смерть -
та,
которая
вдруг?
Ну, а если не вдруг?
Постепенно?
Умней?!
Всё равно ты её подневольник
и смерд!
Всё равно не поможет твоё:
«Отвяжись!..»
Впрочем,
если и есть она -
глупая смерть, -
это всё-таки лучше,
чем глупая
жизнь.

Свет
Вечного огня,
жар
вещего костра,
тебе рассвет -
родня.
Тебе заря -
сестра.
Гудящий
над строкой,
не сказанной
никем,
мятущийся огонь,
ты для меня -
рентген!
Рентген -
пока дано
держать в руках
перо,
когда
черным-черно,
когда
белым-бело...
Восстав
из-под земли
в пороховом
дыму,
погибшие
пришли
к подножью твоему.
Сквозь дальние огни,
сквозь ржавые бинты
в упор
глядят
они,
как полыхаешь
ты...
Снега идут сквозь них.
Года идут сквозь них.

Ты правильно возник!
Ты вовремя возник!
Их прошлый
непокой,
несбывшийся
простор
сейчас в тебе,
огонь.
Сейчас в тебе,
костёр...
Не станет пусть
в веках
ни уголка,
ни дня,
куда б
не проникал
свет
Вечного огня!..
Я знаю, что хочу.
Я,
голову склоня,
гляжу
в глаза
огня
и медленно шепчу:
всем
сбившимся
с пути,
всем
рухнувшим
с коня
дорогу освети,
свет
Вечного огня.
Замёрзших отогрей.
Оружье закали.
К наивным
будь
добрей.
Зарвавшихся
спали...
Не верю я
пока
в переселенье душ...
Но ты -
наверняка! -
в огне
ракетных
дюз!
На кончике пера.
На утреннем
лугу...
Свет
Вечного костра,
мы у тебя
в долгу.
В долгу за каждый вздох
и прежде,
и теперь...
И если я тебе
не выплачу свой долг,
тогда убей меня
и прокляни меня,
жар
вещего костра.
Свет
Вечного огня.

Над устаревшими твистами,
над
верностью
за гробовой доской.
Нервами,
будто манильский канат.
Тёмным вином.
Светлой тоской.
Над зацветающей яблоней,
над
самоубийцей
с вечным
пером,
над повтореньем робинзонад,
взором коров,
блефом корон.
Над восковыми фигурами,
над
парусом,
вечно просящим бурь,
взрывами
чавкающих гранат,
плеском стрижей,
посвистом пуль.
Над маяками,
над школами,
над...

Кто-то заплакал.
Кто-то заохал.
Бодрые песни
лезут из окон.
И поговорка
вновь торжествует:
«Незаменимых
не существует...»
Трусы,
герои,
прачки,
министры -
всё заменимо.
Все заменимы...
Всё
заменимо!
Действуя чётко,
сменим давайте
бога
на чёрта.
Шило
на мыло.
Пешку
на пешку.
(Это привычно.
и неизбежно.)
Сменим давайте
горы
на поле.
Зава
на зама.
Зама
на пома.
А панихиду -
на именины.
Всё заменимо.
Все
заменимы...
Значит, напрасно
крестили нас в загсах.
Зря мы считали
годы без засух.
Зря утопали
в пахоте вязкой.
Бредили вязью
старославянской.
Зря мы пудовым кланялись щукам.
Зря композитор
тему нащупал.
Зря архитектор
кальку изводит.
Зря над могилами
матери
воют.
Зря нас дорога однажды сманила.
Все
заменимы.
Всё
заменимо!!
Я наполняю лёгкие
гневом!
Я вам клянусь
пошатнувшимся небом:
лжёт
поговорка!
Врёт
поговорка!
Незаменимо
катится Волга.
Незаменимы
ветры над взморьем.
Незаменимы
Суздаль
и Смольный.
Незаменимы отсветы флага...
Незаменима
добрая фляга.
Зёрна морошки.
Тень от платана...

Незаменим
академик Ландау.
Незаменима
и окрылённа
резкость
конструктора
Королёва!..