Александр Долгушин - Коротко о разном

Хмурый пёс смотрит в лужицу лунную,
Как в колодец. Прохладно и звёздно.
Беспризорник. Вот взяли, да плюнули
Прямо в душу. Завыть? Несерьёзно.

Все уехали в город. Заброшенный,
Постепенно ветшает посёлок.
Только трудятся в травах некошеных
Одичалые мудрые пчёлы.

Просторный берег, чайки и волна.
И пароход-бычок – бочком о пристань
Потёрся и побрёл, мыча. Луна
Над островом повесилась лесистым.

Тельняшка на груди была узка
Девичьей, мини-юбочка в облипку
На мини-бёдрах. И была близка
Минута, допустившая ошибку

В событиях, что волею судеб
Объединяют города и страны.
Мы связаны со временем, и где б
Мы не были – в том мире, как ни странно,

Мы есть всегда. Всё время – верь, не верь —
Ночной дозор маячит у постели,
И солнце разбивается о дверь,
И брызги света проникают в щели

Реальности, где деревянный дом
Скрипя углами, пробуждённо дышит,
Где смешана невинность со стыдом,
И, встрепенувшись, стряхивают крыши

В сугробы снег… Вот так бы ношу лет
Стряхнуть с души, в бессмертие поверив.
Весенний лес – как высохший скелет
Огромной рыбы, проглотившей берег,

Круги вокруг последнего блина
И сомкнутое, как ладони, небо.
И пузырьки воздушные со дна…
Всё – память. Словно мёртвому плацебо.

Упавший лист покажется мне странным,
хоть все на месте: жилки, черешок…
А дворничиха, жаворонок ранний,
зевая, запихнет его в мешок,

и не заметит (вот стальные нервы!) —
Что на листе, сквозь золото и медь,
виднеется: «500, примерно, евро.»
И подпись: «Клиффорд Саймак.»
О – хре – неть!

Пароход, как водный «лисапет»,
Шлёпает по речке лихо плицами.
В палубах с потерянными лицами
Бродят пассажиры. Спит рассвет.

Суднышко с веснушками-заклёпками
Колесит вовсю, свистит, как рак.
А на мне костюм бумажно-хлопковый,
Бескозырка с надписью «Моряк».

Ни к чему нам знать причины-следствия.
Лоцман знает мели. Курс к звезде.
В долгое земное путешествие
Мы идём по утренней воде.

Взрослея, креветки вылазят из устаревших шкур.
Осьминоги показывают рыболовам ловко сплетённые кукиши:
ничего вам не светит, мол. Но светятся абажур-
ы медуз в жутковатой пучине тутошней.

Летают по небу птицы, китовьи стада
бродят по водам штормящим, как лошади посуху.
Становится вредной воздушно-морская среда.
Наскальное деревце корчится высохшим посохом.

Дельфины приходят на берег: пора умирать,
хоть сколько их поливай водой из ведра.
Существование моря невидимо невыносимо.
Ядрами закидала его Хи… Чур меня! – Фукусима.

И только человечеству всё это как-то по хе…
Как слону дробина. Или – об стенку горох при царе Горохе.

Мутирует, миллионноголовая гидра, от эпохи к эпохе,
теряя последнего разума жалкие крохи.

В животе у неё порхают цветистые бабочки,
В голове так и рыскают плодовитые тараканы.
Внутренний мир упакован в блестящие тряпочки
В броских наклейках: «желательно трогать руками».

Вольно ей быть раскрепощённой и ветреной, и
Каждое утро прощаться с морщинками старыми.
Она вырастает на несколько сантиметриков,
Чтобы парить невесомо над грешными тротуарами.

Созданы мастерски губы для ласки, и бёдра заманчивы.
Клюнув на вызов природы – кто сроду не ошибался-то?
Брачные игры. Брутальные пляшут тушканчики,
Грубо прикинувшись нежными снежными барсами.

Ветер, как пёс беспризорный, бежит вслед за нею и ластится.
Колени её – открытий любых откровеннее.
От наготы, облачённой в прозрачное платьице,
В мире глобальное копится потепление.

Слово – не ласточка – вылетит вслед ей: «Бесстыжая!»
Тесно за пазухой зябко пружинящим сисечкам.
Над Абэвэнском – не хуже, чем по-над парижами —
Солнышко брызжет лучами, как чайное ситечко.

Время приходит – становятся стульями древними
Ветки, цветами с ума всех прохожих сводящие…
Снова любовь. Ожидается рост населения.
Весенняя акция. На безенчуковские ящики.