1990
«Синьоры, о, какую кару…»
Синьоры, о, какую кару
Сей флорентиец заслужил?
Дадим, дадим ему гитару,
Чьи струны из воловьих жил!
За то, что он не по канону,
Не вняв словам святых отцов,
Изобразил в ките – Иону,
В Эдеме – голых молодцов
Под видом ангелов, без трона –
Христа, блаженных – без венцов, –
Заставим петь, как в годы юны
Он, что ни день, влюблялся вновь,
Как этот голос, эти струны
Любимым горячили кровь,
Как роща мая в час полночный
Внимала стонам молодым
В той жизни светлой и порочной…
Гитару старцу подадим!
Пусть он расскажет нам, откуда
На фресках, в красках и лучах,
Губ человеческое чудо,
Желанье в ангельских очах?
Так властно смотрит гость небесный,
Что оторваться нету сил, –
Чей облик, страстный и прелестный,
Художник ныне воскресил?
Да, пусть он пеньем нам ответит,
Святой, безумец, еретик:
Чей свет ему доселе светит?
Чей голос в сердце не затих?..
1990
«Глаз краснеющей ярости, ханский белок…»
Глаз краснеющей ярости, ханский белок,
О Востока растопленный гул!
Торопливый ковыль: Тохтамыш, Тоголок,
Гневной влаги глотки: Токтогул.
Кочевая, чужая, скользящая жизнь,
Ядовитого лезвия лесть.
Без терзаний, без жалости, без укоризн,
Без остатка прими всё, как есть.
Вторглись орд безбородых лихие стрелки
В земледелия вольный предел,
Скрыли воды недвижные Леты-реки
Тех, кто тихой свободы хотел.
Это плоти восстание против души,
Деву в поле догнавший монах!
На рассвете в тумане коньки-крепыши –
Как младенцы в тугих пеленах.
Кочевая, чужая и близкая жизнь,
Зелье страсти в кипящем котле!
Только в оба смотри, только крепче держись
В конским потом пропахшем седле!
1990
– Ряженые! Ряженые! –
Зимняя Луна.
Ходят напомаженные,
Просят у окна.
На плечах у ночи
Праздник на селе:
Светят очи волчьи,
Бык навеселе.
Хрюкают и лают,
Квакают, свистят…
Что они желают?
Что они хотят?..
Гулкий голос бычий
Говорит с тоскою:
– Дайте нам обличье
Прежнее, людское!
Души наши стёрты,
Сгублены тела,
И зверины морды
Нам Луна дала…
Нынче всюду праздник,
Нынче счастья просят:
Облик безобразный
Мы желаем сбросить,
Сердцем убедиться,
Что Звезда права, –
Заново родиться
В полночь Рождества…
– Молвите, а вы-то
Кем на свете были?
Властью ли убиты,
Иль себя убили?
С небом ли знакомы,
Аду ли дружки?
Почему вы кони,
Почему быки?..
– Нету, нет ответа,
Крепче дверь закрой. –
И всё меньше света,
И всё громче вой.
– Ряженые! Ряженые! –
Зимняя Луна.
Ходят напомаженные,
Просят у окна.
1990
Оттого я говорю
Странные слова,
Что душа моя в раю
И во всём права,
А что мой неправый ум
Сам себе не рад,
Домовому тёмный кум,
Водяному брат.
Оттого моя строка
Шелестит листвой,
Что душа моя близка
С вышней синевой,
А что ум промёрз в тоску,
В адовый гранит,
Оттого мою строку
Мраком холонит.
Оттого мои слова
Станут повторять,
Что в душе моей жива
Божья благодать,
А что, жизнь и смерть разняв,
Впал мой ум в испуг, –
Повезут мой гроб в санях,
И заплачет друг.
1990
Из книги «Под яблоней»
1991–1996
«Апрель-подробщик, о начётчик мелочей…»
Апрель-подробщик, о начётчик мелочей,
Исчерпан твой словарь не тем ли,
Что солнышко в авоське из лучей
С торгов морозных в лето тащит Землю?
Там тень, тут смена красок, что за блажь!
Всё пчёлка соты солнечные лепит.
И слово вставить ближнему не дашь
В бездельный свой, зелёный, вещий щебет…
1991
«Я, родившийся под яблоней…»
Я, родившийся под яблоней
С блеском лиственным в глазах,
Осенённый чудом, явленным
Тридцать пять веков назад,
Вовлечённый в удивление
Чуду первому тому,
Неспособный к одолению
Тьмы, но опознавший тьму,
Как жилище Бога тайное
Над огнём вверху горы
(А внизу – веков шатры
Ждали, затаив дыхание), –
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу