Дмитрий Щедровицкий - Стихотворения и поэмы

Боже! Но сколько ещё и завес, и ступеней,
Сколько в пылу вдохновения рваться струне,
Чтобы пробился тот луч и родился тот гений –
Гений, который поймёт не почти, но вполне!..

Оторванный насильно от семьи,
В казарме позабывший запах дома,
Он в детстве корни потерял свои
И был привит к стволу другому.

Но Бог его помиловал и спас
Во многих битвах – пеших, конных…
Горело много свеч, и было много глаз,
Живых и неживых – на стенах, на иконах.

Ну как благодарить блестящую судьбу,
Где всё сверкало и играло?..
…Но вдруг он вспомнил бедную избу,
Вдруг перед взором генерала –

Нет, мальчика – возник дощатый аналой
С лампадкой, словно бы одной на целом свете,
И тихо плакали вокруг о доле злой
И старики суровые, и дети…

Но, лишь подумал он о них,
Хор грянул, будто бы над сценой,
И пастырь выступил, виденье заслонив
Расшитой ризой драгоценной.

И золота, и пенья блеск и власть!..
…Но почему в груди не умиленье – жженье?
Болело сердце, и душа рвалась
К тому – печальному – служенью…

Едва встряхнётся мысль упругой розой,
И в ней росинкой песня заблестит,
Как тотчас фавн, лукавый ангел козий,
Ее зелёным зовом обольстит.

Заманит он на скользкую тропинку,
Чтоб в травных шумах песню растворить…
Ах, роза, удержи свою росинку,
Не слушай, что он станет говорить!

Сквозь года летящие
Вдруг увидел в гуще я
Дерево свистящее,
Дерево поющее,

Пело в гуще лип оно,
Высветляя глушь,
Птицами усыпано –
Хором певчих душ.

Так сквозь настоящее
Вдруг увидел в гуще я
Дерево, стремящее
Песнь свою в грядущее:

Густолистым будущим
В синь вознесено,
Не добытых руд ещё
Таинство – оно.

И подумал: «Лучше я
Воспою сейчас его –
Дерево поющее,
Дерево свистящее,

Ведь оно мне видимо
Кратко и пока,
Но всё звонче плыть ему
К нам сквозь облака!»

Дерево поющее,
Дерево свистящее,
Наша песня лучшая,
К нам сквозь смерть летящая!

Мрак развеять нечем нам, –
Свистом возвратись,
Ты, надежда певчая,
Хор бессмертных птиц!

Уравновесить Францию в себе,
Изящно-острый клюв усмешки галльской –
Равеннским светом итальянской ласки,
Небесным словом на морской губе.

Прилив – ягнёнок, а вулкан потух,
Закат задумчив, и беспечны тени.
Но вдруг, взлетев, кельтический петух
Клюёт Европу в золотое темя…

Когда через чёрную дверцу
Уйдёт луговая родня,
Ужель запоёт в моём сердце
Сиянье угасшего дня?

Трагически неповторимый, –
Мы в нём не сгорая горим, –
Он сразу же отнят, даримый,
И отнятый – снова дарим.

Споткнутся и конный, и пеший,
Надвинется ночь, леденя, –
Ужель мою душу утешит
Сиянье угасшего дня?

В начертанной гибели ратной
Лишь вспышкой последней владей, –
О день, отчуждаемый брат мой,
О недруга нежность – мой день!

О свет убывающий! Там ведь
Умчали меня от меня, –
Ужель оживит мою память
Сиянье угасшего дня?..

Чем розы темнее,
Тем пахнут сильнее,
Теперь же увижу их только во сне я,
И сердцем измерю потерь глубину,
И вновь, наклонясь, аромат их вдохну.

Чем вечер темнее,
Тем память сильнее,
Лишь помнить могу, а сказать не умею,
К тому, что погибло, душою прильну
И плачем измерю времён глубину.

Чем речи темнее,
Тем тянет сильнее
Туда, где лишён по своей же вине я
И отчего дома, и сада. Вздохну –
И словом измерю любви глубину.

Там говорили многие,
А я в ответ молчал,
Чтоб грустью и тревогою
Мой голос не звучал

На их бездумном пиршестве
Во мраке – до зари:
До блеска сердце вычисти,
А после говори.

Один вопил над ямою
Другой спешил упасть,
Враги мои, друзья мои
Держали речи всласть,