Дмитрий Щедровицкий - Стихотворения и поэмы

Чуть засыпать он станет,
Как облик неземной
Его зовёт и манит
Пресветлой белизной.

То Марьин дух являлся
И так прекрасен был,
Что грешник не боялся,
Но всё сильней любил…

Любовь – она стремнина,
Большой водоворот:
Не ставь любви плотину –
Она её снесёт…

…Чрез много лет в пустыне,
На горочке крутой,
Явился в благостыне
Целитель и святой.

И все к нему стекались
Печаль свою лечить:
Пришёл и некий старец,
Чтоб сердце облегчить.

Святой встречает – крестит:
«Скажи, мол, что и как,
Рассеем, может, вместе
Души гнетущий мрак». –

«Любил когда-то, отче,
Я мужнюю жену,
Но муж её покончил,
И я себя кляну!»

Святой ему ответил:
«Нет, здесь вина моя,
И Бог тому свидетель,
Ведь я – злодей Илья!..»

…Три громких плача в келье
Внезапно раздались,
И люди не стерпели
И в келью ворвались:

Два старца, как два брата,
Рыдают, чуть дыша,
И с ними плачет чья-то
Незримая душа.

И отче молвит: «Стар я,
Но голос узнаю:
То с нами плачет Марья –
И, значит, не в раю».

Рыдают с нею старцы
И мыслят: как им быть?
Как на земле спасаться?
Как ближнего любить?..

Любовь – она стремнина,
Большой водоворот:
Не ставь любви плотину –
Она её снесёт…

От основанья стен Москвы
Такого не было пожара:
Огонь ревел, земля дрожала,
Ни птиц не стало, ни травы.

Как летним утром вспыхнул храм
Воздвижения на Неглинной, –
Домов сгорела половина,
Святейший – еле спасся сам.

Иван Четвёртый в этот год
На царство Русское венчался –
От жара город закачался,
И люд сгорел, и вымер скот.

Посланцы горожан к царю
Стеклись в неистовой печали,
И скорбным хором закричали:
«Мы бабку видели твою –

Она тут шла с толпой бояр,
И то шептала, то вопила,
И кровью улицы кропила –
Вот оттого и был пожар!

Нам Анны ведомы дела:
Она младенцев в жертву бесам
Приносит. И наш город – весь им
Сожженьем в жертву отдала!..»

…Но Анны Глинской злобный внук
Казнил посланцев лютой казнью,
И люд, охваченный боязнью,
Замолк при виде этих мук.

Так Грозный на престол вступил,
Московским озарён пожаром,
И сорок лет подряд – недаром
Людскую кровь, как воду, пил:

В его, зарницах и громах
Бесовский хохот отзывался,
И чёрту верен оставался
Из рода Глинских чёрный маг!..

А трудно ли строку исправить?
Но до рассвета помолчи –
И слушай темноту. С утра ведь
Душа другая, чем в ночи.

И днём усердствовать не надо:
Опасна видимости власть.
При ярком свете – хватит взгляда.
Оставь строку – как родилась.

…Пусть сквозь наши слова
Речь иная проглянет,
Что издревле жива
И вовек не престанет,

Что творила и синь,
И земные основы.
Занавески раздвинь:
Мы – окошки для Слова.

…И листья клейкие вновь пахнут
Непредсказуемым и будущим,
И в небо луг ресниц распахнут
Движеньем детским, робко-любящим.

И, как тогда, окно раскрыто –
Поверх природы и истории –
Над миром, лабиринтом Крита,
В Едино-синее, Простое…

Ах, снова ничего до ночи не успеем,
И сад нам словно незнаком,
Он пристань снам, жилище феям…
Вот, впрочем, и они:
«Мы тихо веем
Над пустотой, блюдя закон
Ухода, завершения, кончины…»
Откуда эти тени и личины?..
Бесплотный мир
Стал видим, осязаем,
Он, хоть и полутёмен – близок, мил,
И ты здесь словно бы хозяин
И обитал как будто в нём,
В священном сумраке, извечно,
Забыв, что освещенье днём
Совсем иное, чем под вечер,
Что многоцветная краса –
В том, отдалённом и другом…
Ты прав. Земные голоса
Уже не достигают слуха.
Мы перешли. Теперь наш дом –
Вот этот сумрак, полный духов…

На лучшее сердце надеется,
А дней уже наперечёт,
И всё же такая безделица
От скорби порой отвлечёт: