Константин Консон - Отметка на шкале

Улыбка и печаль в чертах лица,
Что помнится далеким и знакомым.
Не бьют часы. И лишь сердца, сердца
Куют секунды вслед за метрономом.

Так в мире стало пусто без тебя…
Роняет слезы древняя Каисса.
И цепи гор склоняются, скорбя,
Вокруг осиротевшего Тифлиса.

Вот и снова сентябрь, снова берег в туманном недвижье,
Над стремнинами пар, и деревья склоняются ниже.
Лесопарк опустел. Ощути в тишину погруженье.
Лишь круги на воде разгоняют твое отраженье.

Не жилец этих мест, только временный их очевидец,
Слушай голос Небес, но судьбу не старайся предвидеть.
И одну sms за другой отправляя вдогонку,
С сожаленьем и без одиноко бреди по Нью-Йорку…

Над Канадой с утра небо сине и воздух прозрачен,
Все прошло на ура, монреальский лимит не растрачен.
Меж озер и стремнин побродить не забыв на прощанье,
Слышишь только мотив, только листьев осенних шуршанье.

Продолжая бежать, города замещать городами,
То намокший асфальт, то брусчатку терзать башмаками.
Не сужай горизонт, повидав тридевятое царство,
Ты ведь дальше пойдешь, ты едва ли захочешь остаться.

И с кленовым листом на хвосте ты уходишь под тучи.
Ты висишь в пустоте, за окном только сумрак колючий.
И себе вопреки в сотый раз этот лист отрывая,
Видишь черную ленту реки и огни Монреаля.

Волны ласковых рук, что тебя обнимали за плечи…
Значит, нету разлук, лишь короткие, редкие встречи.
И от южных морей до брусники в таежных болотах
Над отчизной твоей нам в соседних лететь самолетах.

До свиданья, прощай. Этот матч мы почти отыграли.
Оглянись, погрусти – может, нам, как и в самом начале,
Год за годом на шатких мостках предаваться покою,
Отражая глазами деревья с прозрачной рекою.

Радость жизни – это встречи
На Босфоре, в Междуречье,
Под пассатом и муссоном,
Меж Ист-Ривер и Гудзоном.

На Эгейском, на Тиренском
На французском, на турецком
Изъясняешься наречьи.
Снова в Альпах, в Междуречье,

В Петербурге, где – фасады,
В Израиле, где – Масадa.
Строй ровняют, как на марше
Гейши, рикши, секретарши.

В Монреале на Канале,
В Амстердаме – с фонарями,
Что не понял в Калевале ,
Обретешь на Фудзияме.

Все дианы и наяды
Нам с тобою будут рады
От Тавриды до Эллады,
От Севильи до Гренады.

Не грусти, не вешай носа,
Не бросайся вниз с утеса,
Не досадуй, не сдавайся,
Улыбайся… Улыбайся.

А наш герой не возражал,
Решив, на все господня воля,
И сам себя в плену держал
До слез знакомого Скипхоля.
И тщась, отчаянно крутя,
Разгладить Мёбиуса ленту,
Рукой сквозь пелену дождя
Махнул ночному континенту.

Люби до слез la France, la Patrie,
Бредя по полю в утренней прохладе,
(Как в юности с вокзала в Ленинграде),
В аэропорте Сент-Экзюпери.

Не в призрачном тумане, так во сне хоть
Наискосок от дома углового,
Где на излете сумрака ночного
Мосты сомкнутся над водами снова.
Как хорошо, что я смогу приехать.

Не все ль равно, в каком аэропорту
Глазеть в окно, как белые гиганты
Со стрелкой красной дельты на борту
Снуют от Вашингтона до Атланты.

Ну что ж, мой друг, подъем, пора,
Уже покоя сердце просит.
И самолет в туман уносит
Больную душу школяра.

Покинув дом в начале февраля
И рейс сменив в заснеженном Нью-Йорке,
Я прилетел в ковбойские края,
К великолепной вестернской семерке.