Наталья Тимофеева - Холсты

Что болеешь не хронической бедой,
Что взойдёт заря и завтра над тобой.
Баю-бай, страна советов, баю-бай,
Посоветуй нам, как возлюбить свой край,

Если видим мы не то, что говорят,
Много-много лет, столетия подряд,
И за смехом, что гремит со всех сторон,
Слышу стон я, слышу стон я, слышу стон…

Клёна ветви леденелые
Простираются в окно,
Свищут ветры угорелые,
Днём на улице темно.

В перекрестье жизни с вечностью
Я стою перед стеклом,
Там, за ним, снегами меченый,
Тайной пропасти разлом.

Там, за ним, за краем времени,
За годами далека
Было мне стократ отмеряно
На грядущие века.

Что теперь молить и прятаться?
Неминучего конца
Будет боль внутри царапаться,
Будут виться у лица

Тени дорогие сродников,
И за кромкою миров —
Лица строгие угодников
С чашами святых даров.

А пока — нечётким абрисом
Я свой вижу силуэт
На окне с больничным адресом,
Зная, — смерти вовсе нет!

Между жизнью и смертью — на грани баланс не простой.
Всё пространство пронизано токами чутких приборов,
И душе неуютно в субстанции тела густой,
Посреди недомолвок и тихих вокруг разговоров.

А наследство её — только дым, незаметный для глаз,
А тревоги её — только с Богом грядущая встреча.
Всё проходит, ведь жизнь нам дана только раз, только раз.
Ну, а смерть ото всех неурядиц и промахов лечит…

Ей бы белое платье и в руку — бессмертник-цветок,
Ей бы круг очертить невесомым и призрачным танцем,
Но встаёт она чёрною тенью с косою у ног,
Словно нравится ей, когда люди ухода боятся.

Пожалеть бы её, худосочную данницу грёз,
Что не знает ни дня, ни минуты, ни мига покоя,
Но она пожалеет скорей, у неё всё всерьёз.
Вот, пришла и стоит, и твой облик немногого стоит.

Как назначено, так и отправишься правды искать, —
Воздаяние будет за всё, что моглось и умелось…
А пока ещё — трубки, приборы, уколы, кровать…
И отчаянной жажды дышать неуёмная смелость!

Я сегодня плачу по России,
Горько не от горького вина.
Не корёжу из себя Мессию,
Думаю, — а в чём моя вина?

Чувствую пространство под собою,
Как оно болит, и как темно
На земле, пронизанной враждою,
И худой, как старое рядно.

От хребта Уральского и дале
На восток — пока ещё родня,
Но уже родню в полон отдали,
Может быть, как раз из-за меня?

Что ещё спущу в ломбард китайский
За кусок отравы на столе,
Чтоб мой голос тихий, краснобайский,
Пропищал о красоте полей,

На которых нет ни ржи, ни проса,
Только стены высятся дворцов,
Ведь моя земля — цена вопроса
Над костями братьев и отцов.

Боже, Боже, я бы на смерть биться
Вышла с борзой шайкою ворья,
Да уже готова плащаница
Для меня, старухи. Как же я

За своей землёй не доглядела?
Лихо! Горе! Тяжек мыслей гнёт,
Что моей Руси больное тело
По частям антихрист раздаёт.

Гудит земля, — копыта табуна
Сминают ковыли, играет ветер
В лощёных гривах, катится луна
Под ноги скакунам. И снова бредит
О вольной воле, ввысь летит душа,
Едва касаясь крон могучих сосен.
И сыплется берёзовая ржа
Там, где ступает величаво осень.
Меж этих редколиственных равнин
Ещё жива, ещё звучит свобода,
Как ритм дыхания, как дух един,
Как бег коней в объятьях небосвода…
О, Русь моя, тебе ли горевать!
Лишь сон стряхни и поведи плечами,
И сгинет полчищ инородных рать,
Что рьяно тычет в грудь твою мечами,
Что алчет разорить тебя и сжечь,
Смести с лица земли, увлекши в праздность,
Отняв твои достоинство и речь,
Что было б хуже самой страшной казни.
Но верю я, — ты не поддашься, нет,
И в недрах твоих вызреет отвага,
И эти земли вымахнут в рассвет,
Как табуна стожильная ватага,
Почуяв вкус и запах новизны
В осенней прели, в предрассветной хмари,
Чьи поступь и движения грозны
В хмельном размахе, в удалом угаре!

В череде повторений бледнеют условности света,
Размываются линии судеб, мельчает народ…
Примелькавшись в толпе королей неприметным валетом,
Не кружу по спирали, в трудах продвигаюсь вперёд.