Александр Милитарёв - Охота за древом

Стихотворение 2 удивительно лирично и искренне, комментировать тут нечего. Человеку прилично за пятьдесят; любовь; молодой еще (2003) интернет, добавляющий к библейским вполне себе чувствам свою иронию с горечью: через « и вот пишу по паутине / из-за морей / и размышляю о причине / зачем еврей » к « я возвращаюсь возвращаюсь / delete печаль / экран тускнеет тьма прощаюсь. К утру встречай. »

Стих 3 — изящен, с нетривиальной ритмикой, с четким разложением любого творческого акта на три части: замысел — воплощение — огранка полученного. Подход вполне научный, то есть правильный. Разумное сплавление романтизма, делающему ударение на первом, классицизмa — на втором и академизмa — на третьем. Без них зазубрено тесло, / чревата патиной картина / и все стихотворенье тленно. А с ними — глядишь, и нетленно.

Поздний ребенок произвел на Александра какое-то потрясающее впечатление, это видно не только из 4, но из многих других вещей. Но 4 особенно хорош: Младенцы — отдельная раса, отдельней, чем негр и еврей … А вот это замечательно: и, помня свой путь, изучает / ту странность, куда занесло, / и долго еще излучает / остывших галактик тепло . Я так понимаю, галактики — все что было, от настоящих галактик до мама-папиных генов. Это глубоко во многих смыслах. Это удача.

Вот и в 5 возникает образ сына. Здесь нет каких-то особо ярких строк, но сполна есть то, что у каждого еврея на душе, а вот у А.М. и на языке. « Тум балалайка » — классический пример перевернутого смысла в связи с историческими обстоятельствами, примерно как невинная свастика сейчас неизбежно понимается совершенно особым образом. Народнaя любовная песня после сверхпопулярного Галича воспринимается исключительно трагически почти всеми людьми русскоязычной культуры.

Но А. М. сделал еще один шаг: Ей теперь я баюкаю сына, / что по возрасту — в правнуки мне. / И зевнув, и вздохнув без причины, / он летит и взрослеет во сне. Сын, с младенчества впитав звуки песни именно как звуки любви, возможно, никогда и не узнает о песне Галича (как и, возможно, o многом другом — см. 9 ниже). Песня обретет исходное, столь прискорбно утраченное значение. Может, в этом и есть некое лечение травмы временем, пусть через поколения.

А в 6 ребенку уже четыре года, и стих посвящен некоему открытию, которое папа неожиданно сделал: Все-все хорошие, — твердит он, — / и волк, и Наг, и Бармалей! / Да ты, — я говорю, — пропитан / имморализмом, дуралей . Ответ на это неожиданное признание поэта вполне афористичен: Но странно знать, что за страданье / судьба, усовестясь, дала / ребенку ангельское знанье: / боль в мире есть, но нету зла . «Страдания» тут выходят за рамки стиха и подразумевают некое знание обстоятельств —сын был очень болен и долго излечивался. По идее, читатель этого не знаeт, и какой-то нюанс может ускользнуть. Но самая последняя строка очень хороша независимо от этого. Такое можно даже вообразить. Боль не есть, так сказать, зло сама по себе; зло — это когда нечто сделано сознательно. Замечательный мир может получиться при таком раскладе, где боль причиняется не людьми, а только, скажем, бактериями или камнями, упавшими на голову.

« Памяти Бродского » ( 7) есть на самом деле « Памяти России » в стиле Бродского. Это тот случай, когда форма идеально соответствует содержанию; поздний отъезд Милитарева, в отличие от раннего отъезда Бродского, привел к тому, что уже никаких иллюзий не осталось, а рваная стилистика и семантика Иосифа Александровича — очень удобный способ передать ровно то, что хочешь. А хочешь расплеваться до последнего. Все чувства напряжены, отношения выяснены с полной беспощадностью: ибо смерда жизнь как гондон одна разова и конечна / но в том бонтон что величина и величье державы вечны . Бонтон (классно придумано) не манит больше. Стих, по-моему, один из вершинных у А.М.; он настолько густой, что можно цитировать все подряд — ну вот хотя бы: съел у нас этот брак как поется лучшие годы / я тебе не друг и не враг бери половину свободы . Или: мне нечего в декларации предъявить чтоб качать права / и кочевой моей нации все это трын-трава. Поэтика отточена, классические русские шипящие звуки выражают самую суть русского раздолья: в этой путине безрыбья бурлящей радостью рабьей / под вечной властью отребья в позе распятья крабьей / в этом волчьем урочье в этой топи горючей / в этой доле собачьей в этой юдоли сучьей . Вот уж, действительно, это не расставанье это прощанье с кармой.