Александр Милитарёв - Охота за древом

Когда клянется мне любовь моя, (138)
в том, что она — правдивость во плоти,
пусть верит в то, что олух юный я.
Я вижу ложь и верю ей — почти.
В мои-то годы видеться юнцом,
признаться, мне приятно самому!
Да, я обманут лживым языком,
а правда нам обоим ни к чему.
Влюбленный старец хочет возраст свой
скрыть, точно как изменница — свой грех,
чтоб верностью украсить показной
любви покров, хоть в нем не счесть прорех.
Так я ей лгу, и так она лжет мне,
и оба рады этому вполне.

O call not me to justify the wrong, (139)
That thy unkindness lays upon my heart,
Wound me not with thine eye but with thy tongue,
Use power with power, and slay me not by art,
Tell me thou lov’st elsewhere; but in my sight,
Dear heart forbear to glance thine eye aside,
What need’st thou wound with cunning when thy might
Is more than my o’erpressed defence can bide?
Let me excuse thee, ah my love well knows,
Her pretty looks have been mine enemies,
And therefore from my face she turns my foes,
That they elsewhere might dart their injuries:
Yet do not so, but since I am near slain,
Kill me outright with looks, and rid my pain.

Не делай вид, что я терпим к твоей (139)
жестокости, что душу мне гнетет.
К чему лукавство? Уж наотмашь бей,
пусть не глаза — язык меня добьет.
Скажи мне прямо: люб тебе другой,
но лицемерить брось, любовь моя.
При мне хоть глазки ты другим не строй —
перед тобой ведь беззащитен я.
На оправданье! Глазки эти мне
наносят раны, и решила ты
моим врагам за то воздать втройне,
меча в сердца их стрелы красоты.
Мне этого не надо. Чуть живой,
приму, как дар, удар последний твой.

Be wise as thou art cruel, do not press (140)
My tongue-tied patience with too much disdain:
Lest sorrow lend me words and words express,
The manner of my pity-wanting pain.
If I might teach thee wit better it were,
Though not to love, yet love to tell me so,
As testy sick men when their deaths be near,
No news but health from their physicians know.
For if I should despair I should grow mad,
And in my madness might speak ill of thee,
Now this ill-wresting world is grown so bad,
Mad slanderers by mad ears believed be.
That I may not be so, nor thou belied,
Bear thine eyes straight, though thy proud heart go wide.

Сколь ты жестока, столь же будь мудра, (140)
терпенья не испытывай презреньем,
чтоб для покуда спящего пера
разлада боль не стала пробужденьем.
Тебе ж во благо я, тебя уча,
прошу мне слать хоть ложные признанья
(и полумертвый слышать от врача
готов лишь исцеленья обещанья).
Ведь если я в отчаянье впаду
и честь твою чернить бесстыдно стану,
безумный мир любую клевету
безумную начнет мусолить рьяно.
Чтоб твой позор не стал моей виной,
не прячь глаза, хоть сердце не со мной.

In faith I do not love thee with mine eyes, (141)
For they in thee a thousand errors note,
But ’tis my heart that loves what they despise,
Who in despite of view is pleased to dote.
Nor are mine cars with thy tongue’s tune delighted,
Nor tender feeling to base touches prone,
Nor taste, nor smell, desire to be invited
To any sensual feast with thee alone:
But my five wits, nor my five senses can
Dissuade one foolish heart from serving thee,
Who leaves unswayed the likeness of a man,
Thy proud heart’s slave and vassal wretch to be:
Only my plague thus far I count my gain,
That she that makes me sin, awards me pain.

Нет, не глазами я люблю тебя (141) —
они в тебе изъянов видят тьму —
а сердцем, что боготворит, любя,
все, что противно взгляду моему;
не кожей — гадки мне твои касанья —
и не ушами — твой язык так груб!
Не радуешь ни вкус, ни обонянье,
и пресный плоти пир с тобой не люб.
Но ни пять чувств, ни пять ума даров
над глупым сердцем не имеют власть.
Тень жалкая мужчины, я готов
к твоим ногам, как верный раб, припасть.
Чума любви мила чертой одной —
плачу за грех той, что ему виной.

Two loves I have of comfort and despair, (144)
Which like two spirits do suggest me still,
The better angel is a man right fair:
The worser spirit a woman coloured ill.
To win me soon to hell my female evil,
Tempteth my better angel from my side,
And would corrupt my saint to be a devil:
Wooing his purity with her foul pride.
And whether that my angel be turned fiend,
Suspect I may, yet not directly tell,
But being both from me both to each friend,
I guess one angel in another’s hell.
Yet this shall I ne’er know but live in doubt,
Till my bad angel fire my good one out.

Две страсти, две любви есть у меня (144) —
мучение мое и утешенье:
он — светлый ангел, воплощенье дня,
она — злой демон, ночи воплощенье.
Чтоб в гроб она меня скорей свела,
переманить его к себе ей надо,
а ей неймется сделать духа зла
из ангела, врата разверзнув ада.
Свершилось ли, пока не знаю я,
паденья непотребное деянье —
ведь за моей спиной они — друзья,
и, о, как манит адское зиянье!
Я не узнаю, одолел ли бес,
пока и ангел ей не надоест.