Владимир Соколов - Это вечное стихотворенье...

Ты одет был словно бы на выход
В шумный аплодирующий зал…
Мы друг в друге не искали выгод,
Просто каждый — понимал и знал.
И, остановившись на мгновенье,
Словно в миг, что навек ускользал,
То ль тепло, то ль строго ты сказал:
Посвяти мне, брат… стихотворенье.

… … … … … … … … … … … … … …

И теперь во сне иных ночей:
Уходящего
его увидя,
Я кричу ему: «Сергей! Сергей!»
Не оглядывается.
Как в обиде.
Что-то я ему недосказал.
Что-то он недосказал…
Гадаю.
Иногда мне кажется, что знаю,
Иногда — что вовсе не знавал.

А ведь сколько раз мы полусловом,
Полувзглядом… В шуме и вдвоем.
А подробно — о былом, о новом,
Будет час, поделимся потом…

Вот он — час! И тут же, полусонно:
Надо, надо, надо позвонить!
…Телефон — как слепок телефона…
Муза, в смерти некого винить.

Муза, дружба сердце так же греет.
Не пытай меня. Я все скажу.
Я на трубку руку положу,
И рука на миг оледенеет.

Я вчера не хотел просыпаться.
Мне товарищи снились мои.
Те, с которыми ни повидаться,
Ни поспорить, зови не зови.

Это так гипнотически было,
Что как будто и не было сном.
Нас действительность вместе сводила
И усаживала за столом.

Я рассказывал без перерыва
Им уже неизвестные дни.
И от счастья, что все были живы,
Улыбался, почти как они.

Сразу вместе цветы и снежинки
Нас дарили вниманьем своим.
Смерти не было. Были поминки
По живым,
по живым,
по живым…

Серый денек.
Белый летит снежок.
Сердце мое
Он на лету обжег.

Помнишь ли ты
Наш удивленный сад,
Наши мечты
Тысячу лет назад.

Я по тебе
Буду грустить всегда.
Помни о том,
Помни во все года.

Перешагни
Через один пролив,
Переступи
Через один разлив.

Желтый денек.
Белый летящий шар.
Переступи
Через один пожар.

Я здесь один,
Ветки твоей побег.
Между чужбин
Русский порхает снег.

Белый снежок,
Белый летит снежок.
Сердце мое
Он на лету обжег.

Помнишь ли ты
Наш убеленный сад?
Наши мечты
Тысячу лет назад.

Я по тебе
Буду грустить всегда.
Помни о том,
Помни во все года.

Я и за то еще тебя люблю,
Что и тебе, как мне, давно знакома
Похожая на изгнанность из дома
Пробежка по ночному февралю.
Когда следы темны на тротуаре
И белый пух сквозит из черноты
Там, где друг друга двое миновали.
Он не решился? Испугалась ты?

Но я тебя люблю еще за то,
Что ты, в осеннем выбежав пальто,
Со мной
в февральской замети стояла
И верила тому, что за углом
Уже весна по веткам бьет крылом,
И от стихов в мороз не угасала.

Я заслонял тебя лишь рукавом.
Все говорило: он солжет не охнув.
Но — через день!
И в зеленях, и в охрах
На напряженных ветках сжатый лист
Подрагивал… И был с карнизов мокрых
Щепотками набросан птичий свист…

А для людей снега еще гостили,
Что было, впрочем, в очень старом стиле.

Взгляд твоих черных ресниц, Дора.
Взгляд твоих черных ресниц,
Так перепархивающих скоро
С легкостью чутких птиц
С меня, призадумавшегося надолго,
Глядя в твое окно, —
Взгляд твоих черных ресниц, Дора,
С меня и на полотно!

Он так перепархивал потаенно,
Ресниц твоих взмах живой,
Как будто два бархатных махаона
Летали передо мной.
Когда же ты мне портрет показала,
Двух слов я не мог связать.
Все то, что от зеркала ускользало,
Там было… Не рассказать.

Как будто в руке напевала скрипка!
Так полно явил твой холст,
Где радость моя, где моя ошибка,
Где Шипка, где Орлов Мост.

С портрета глядел я на два простора
Болгарских и русских лиц.
Вот что он открыл во мне, Дора,
Дора,
Взгляд черных твоих ресниц.

Я мартеницу тебе посылаю,
Клонясь пред искусством ниц.
И, как твой портрет, одно повторяю:
Взгляд черных твоих ресниц…