Рощу и поле дождем замутило.
Помню, какая тоска охватила
От усложненного эхом гудка,
Словно из юности, издалека.
Несостоявшееся навалилось,
Дробью колесною заколотилось.
Что ж мы настолько зависим от них,
Этих гудков бесконечно глухих.
Словно мы прожили жизнь по мотивам
Повести, сложенной локомотивом,
Шпалой и рельсом, железом и рвом,
А не созвездием и соловьем…
Что это, что это было и есть?
Это уже бесконечная весть,
Это дождя отшумевшего шорох
В листьях и память о тех, о которых…
Это закат на пруду и на вербе,
Это шампанское марки «ихъ штербе»,
Это случайный отъезд на века
Без проводницы и проводника.
1989
Наконец-то я молод,
И свободен, и стар…
Но в ушах, точно молот,
За ударом удар:
«Скоро кончится Время,
Не твое — вообще!
Плыл ли ты на триреме
Или брел по шоссе.
Оборвется минута,
Улетая назад,
И обрушится круто
Вся История в ад.
И начнется без Слова
И без Света — Ничто.
Потому что иного
И не стоил никто…»
Что за сон, что за морок?
Что за страшная весть?
Наконец-то я молод!
Наконец-то я есть!
Я еще человечность
И любовь берегу.
Эту мертвую вечность
Я понять не могу.
О, когда нас не будет
Никогда, никогда —
Кто поймет, кто рассудит,
Кто помянет тогда?
1989
Так звездочет, звездой влекомый,
Оказывается ни с чем,
Когда его любой знакомый
Хватает за рукав: ты с кем?
Ему, когда он глаз не сводит
С отрады будущей земной,
И в голову-то не приходит
Спросить, озлясь: а кто со мной?
С ним — никого. С ним только вечность.
…Ни крыши нет, ни потолка,
Ни стен… Он брошен в бесконечность,
А там не смотрят свысока.
Он в апогее, он в зените,
Он в перигее звездных стуж…
А что он ест? Повремените!
Вы не кормильцы этих душ…
Он долго ищет свет в подъезде,
Но Вифлеемская звезда
Среди нависнувших созвездий
Ему мерцает иногда.
1989
Выживаемость нелучших
(Пусть живут) — обычный фон.
Жаль отпевших, жаль певучих,
В золотой ушедших фонд.
Называть имен не стану,
Труден перечень такой.
Невзначай перо достану.
Лист увижу под рукой.
Засвечу свечи огарок,
Брошу тень на тополя.
И услышу шорох галок
Там, где спит сыра земля.
Но и утром, в клики птичьи
Вслушиваясь в вешней мгле,
Не узнаю, в чьем обличье
Ходит небо по земле.
Не узнаю, кто вздыхает
И по ком в последний час,
Кто так рано забирает
Этих странников у нас.
1989
Какая осенью
младая
В душе тоска!
Как колокольчик, дар Валдая,
Издалека…
Окно от дома до сарая
Бросало луч.
Какая терпкая, сырая
Стояла ночь!
И ветер в соснах, беспокоясь:
А где вокзал? —
Все время наезжал, как поезд,
И исчезал.
И наступала тут такая
Вдруг тишина,
Что только бабочка ночная
Была слышна.
И снова поездом, сосновый,
Гул налетал.
И юный стих о жизни новой
В душе витал.
Но громом в воздухе осеннем
Вставала тишь.
Как перед светопреставленьем,
Провалом крыш.
И только стих, пока молчала
Ночь у крыльца,
Все жаждал жизни без начала
И без конца.
1989
«Когда цепенел я и маялись кости…»
Когда цепенел я и маялись кости,
Желая отмаяться хоть на погосте,
Взглянул я глазами в пустые глазницы:
Сквозь ночь проходили там звезд вереницы —
И встретился взглядом я с тою звездою,
Что медленней всех говорила со мною.
Я сразу узнал ее между другими,
И страшно мне было назвать ее имя.
Сказал я: пора уже, Господи-Боже!
Пусти меня выше, чем тесное ложе.
Уже я сказать ничего не умею.
Пусти меня выше, чем то, что имею.
Я там еще молод!
И небо, и сушу
Просил я домой отпустить мою душу.
И Бог даровал мне продление жизни,
И стих как моленье, и грусть по отчизне.
Читать дальше