Владимир Соколов - Это вечное стихотворенье...

Маленький миг,
Незаметный
для мира большого, —
Все, даже крик,
Там, где надо бы тихое слово.

Липы и вязы,
Кажется, полнятся слухом
О том, что рассказы
Напишут о них одним духом.

Тропка аллей,
Кажется, исподволь знает:
Вспомнят о ней,
Когда и сугробы растают.

Нет школ никаких.
Только совесть,
Да кем-то завещанный дар,
Да жизнь, как любимая повесть,
В которой и холод и жар.

Я думаю, припоминая,
Как школила юность мою
Война и краюшка сырая
В любом всероссийском краю.

Учебников мы не сжигали,
Да и не сожжем никогда,
Ведь стекла у нас вышибали
Не мячики в эти года.

Но знаешь, зеленые даты
Я помню не хуже других.
Черемуха… Май… Аттестаты…
Березы…
Нет школ никаких…

Помню первые игрушки,
Словно первые мечты.
Металлические стружки
Небывалой красоты.

Во дворе многоголосом
(Бросив книжечный уют)
Задавался я вопросом,
Где и как их достают.

Но однажды возле дома
Задержался грузовик.
Блеском сказочным ведомый,
Подбежал я в тот же миг.

Самым радостным из грузов,
Стружкой остро завитой,
Полон был зеленый кузов
У полуторки у той.

И пока шофер вернулся
За баранку, за штурвал,
Целый двор перемигнулся
И сокровищ нахватал.

Было время первых елок,
Время первого метро.
Как сияло меж иголок
Это злато-серебро.

Как иголки зеленели,
Помнишь ты и помню я.
Металлическая стружка…
Подмосковная хвоя…

Сколько елочных игрушек
Получали мы потом!
Тьму наборов и хлопушек,
Все с серебряным дождем.

И на елочке ветвистой
Сколько раз перед войной
Плавал дождик серебристый,
Золотистый, покупной.

Только первую игрушку,
Словно я у ней в долгу,
Металлическую стружку
Не забуду, не смогу.

А мне надоело скрывать,
Что я Вас люблю, Марианна;
Держась и неловко и странно,
Невинность, как грех, покрывать,

Мечтать о балконе твоем,
О дереве на перекрестке,
Где ждали, наверно, подростки
И ждут… Ну, а я-то при чем,

Раз мне надоело скрывать,
Молчать глубоко и пространно,
Что я Вас люблю, Марианна.
Невинность, как грех, покрывать.

Счастливое славя житье,
Вдруг личное счастье представив,
Я выдумал имя твое,
Из двух его нежно составив.

Вот Машенькин дом под сосной,
Вот Аннушкин дом под березой…
В России, как в сказке лесной,
Надолго надышишься прозой.

Конечно же, помню и я,
Что имя твое долгосрочно.
Но все ж и его и тебя
И я сочинил. Это точно.

По городу Машенька шла,
Узнав меня, вкось поглядела…
Такие уж, видно, дела.
Такое уж, видимо, дело.

Прощайте, и дни и часы
Доверчивости и опаски.
Нельзя! Но я выпью росы
За Ваши Анютины глазки.

Она души не приняла.
А я старался.
Так старался,
Что и свои забыл дела,
И без иной души остался.
Я говорю о ней: была.

Нехорошо.
Она живая.
Она по-прежнему светла.
Она живет, переживая,
Но — там, где я сгорел дотла,
С ней все на свете забывая.
Я говорю о ней: была.

Она души не приняла.
Но это — малые дела
Среди дерзаний и сказаний.

Живи, да будет лик твой тих
И чист, как той весною ранней,
Среди оставшихся в живых
Воспоминаний…
Поминаний.

Дождь оборвал на полуслове.
Качнулись желтые круги…
Твои шаги теперь во Пскове,
В Михайловском твои шаги.

Льет дождик, пахнущий полынью,
Над омраченною Москвой.
Мне хорошо, что ты под синью,
Что ты под зеленью святой.

С каких-то лип очей не сводишь,
Твердишь рассеянно «да-да»…
Мне хорошо, что ты там ходишь,
Ведь я там не был никогда.