Владимир Соколов - Это вечное стихотворенье...

Солнце по всем Россиям
Фабрик и деревень.
И облака на синем
Белые, как сирень.

Черные ветки России
В белом, как небо, снегу.
Эти тропинки глухие
Я позабыть не смогу.

С веток в лесу безымянном
Падает маленький снег.
Там, в отдаленье туманном,
Тихо прошел человек.

Между сугробами дровни
Прошелестели едва.
Белая ель, как часовня,
Ждет своего Рождества.

Белые ветки России
В синем, как небо, снегу.
Эти проселки седые
Я позабыть не смогу…

Острое выставив ушко,
Белка, мала и бела,
Как часовая кукушка,
Выглянула из дупла.

Я ощущал прямую связь
Меж тонким голосом ребенка
И уходившей прямо в ясь
Звездой, светившей тонко-тонко,

И одинаковость огня
Моей под ветром зыбкой лампы
С тем, за шесть станций от меня,
Туманом театральной рампы.

Я был артистом.
Я слагал
Себя из тысячи явлений
И без раздумья полагал,
Что только мир и бог, и гений.

Что два плюс два совсем не пять.
Я растворялся в этом мире,
Чтоб сотворить его опять
Свежо, как дважды два четыре.

Чтобы итогом и концом
Моих самозабвенных бдений
Он с тем же собственным лицом
Восстал из всех несовпадений.

Я был артистом.
В этот миг
Я строил мир, как он велит мне,
Чтоб с ним зажить в таком же ритме,
В каком живет он, милый мир.

С развалинами чувств моих
Восстановленьем расквитаться,
Стать человеком.
И остаться
Им до скончанья дней своих.

Я слишком яростно тужил,
Чтоб утешаться чашкой чая…
А мир, как прежде, жил да жил,
Моих страстей не замечая.

Он пел, работал, ел и спал.
Но в том-то все и было дело:
Как надо мир существовал.
Земля как следует гудела.

Я, как младенец, наяву
Всплывал из пламенного мрака,
Я жил.
Я отыскал траву,
Как заболевшая собака.

Ты снова шла ко мне лицом,
А стих, дыша росой и мятой,
Бросался в руки и во всем
Послушен был, как виноватый.

…А если ты искал дорогу,
Выискивал в ухабах путь
И подвернул в тумане ногу
Так, что без друга не шагнуть?

И спутники, ну, скажем, двое,
Товарищи твои, уйдут
Одни и даже взгляд с собою,
Твой взгляд последний не возьмут.

И унесут не только слитки
Открытий на ученый суд.
Виденье солнечной калитки,
Любимый голос унесут?

Скорей, скорей вздохнуть в тени,
В кусты глаза и плечи пряча.
Как будто это не они,
А ты сильнее, ты, лежачий…

Днем прелых веток тяжкий дух
До головокруженья.
Ночью ж
Не иней — снег.
Не сделать двух
Шагов.
Да ты уж и не хочешь

Стоять, идти;
лишь бы ползком,
Рывком, лишь бы водички ржавой
Испить под тем гнилым пеньком,
К воде припав щекой шершавой.

Лишь бы трухлявый ствол какой
Не лег бы поперек дороги.
Когда, как горные отроги,
Вершины пихт над головой.

Когда и звать на помощь лишне.
Ползком, рывком, почти без ног,
Лишь сердце собственное слыша,
Ты думаешь, ты одинок?

Тогда зови на помощь силы,
Последние, что есть в крови,
Зови на помощь облик милой,
Порог родительский зови.

Все, что не сделано тобою,
Все, что огромной целиной
Лежит вдали.
Все, что весною
Не поднято.
Былой весной.

И все, что будущим апрелем
Замахивался — молодым —
Поднять, охвачен дела хмелем,
Апрелем, будущим, твоим.

… … … … … … … … … … … … … …

И человек сквозь хлябь и тьму
Придет и не найти не сможет.
И ухо чуткое приложит
С надеждой к сердцу твоему.

Ты думаешь, что те — ну, двое,
Ну сколько, бедных, было их —
И вправду унесли с собою
Все, что дано на всех живых?

Была зима белым-бела.
Мы часто окна отпирали.
На раме бабочка жила,
И птицы в комнате летали.

Потом мы выпустили птиц.
Куда-то бабочка пропала.
И так растаял лед ресниц,
Как будто их и не бывало.

Зачем же мне все шепчет стих
О том, как ты в мерцанье чистом
На лыжах с хлопаньем и свистом
Летишь по склону дней моих?