Владимир Соколов - Это вечное стихотворенье...

И рука моя сызнова метит
За тетрадью другую тетрадь.
Кто напишет тебе, кто ответит,
Если я перестану писать!

Поймай меня на том,
На чем нас ловят,
На пустяке,
Неосторожном слове.
Прошу, попробуй вымани секрет.
Я всех болтливее и бессловесней.
И запиши.
И это будет песней,
Которую ищу я с детских лет.

Попробуй вытянуться,
Стать повыше.
Слезами, дождиком
Стучать по крыше.
Руками, ветками,
Виском, сиренью
Касаться здания
С поблекшей тенью.

Попробуй вырасти
Такой большою,
Чтоб эти улицы
Обнять душою,
Чтоб эти площади
И эти рынки
От малой вымокли
Твоей слезинки.

Упав локтями
На холмы окраин,
Будь над путями,
Над любым трамваем,
Над тополями,
Что боятся вздоха.
И не касайся их,
Не делай плохо.

Потом подумай
О такой причуде:
Все слезы выплакав,
Вернуться в люди.
По горькой сырости,
Босой душою.
Попробуй вырасти
Такой большою —
И в том
оплаканном
Тобою мире
Жить в той же комнате
И в той квартире.

Гляжу все чаще я
Средь шума будничного
На уходящее
С чертами будущего.

Мне жалко поезда,
Вспять откатившегося,
Дымка и посвиста
Невоплотившегося.

Ташкентской пылью
Вполне реальной
Арбат накрыло
Мемориальный.
Здесь жили-были,
Вершили подвиги,
Швырнули бомбу
Царизму под ноги.
Смыт перекресток
С домами этими
Взрывной волною
Чрез пол столетия.
Находят кольца.
А было — здание.
Твои оконца
И опоздания.

Но вот! У зданий
Арбата нового,
Вблизи блистаний
Кольца Садового,
Пройдя сквозь сырость
Древесной оголи,
Остановилась
Карета Гоголя.
Он спрыгнул, пряча
Себя в крылатку,
На ту — Собачью —
Прошел площадку.

Кто сел в карету?
Кто автодверцей
В минуту эту
Ударил с сердцем?
Кто, дав спасибо,
А не мерси,
Расстался с нею —
Уже в такси!

Ведь вот, послушай,
Какое дело.
Волной воздушной
И стих задело.
Где зона слома
И зона сноса,
Застряло слово
Полувопроса.
Полумашина,
Полукарета
Умчала отзвук
Полуответа…

Прощай, любимая!
В твоем обличье
Неуловимое
Есть что-то птичье,
Все улетающее,
Все ускользающее,
Одна слеза еще,
В улыбке тающая.
И все. С обломками
Я за чертою,
С мечтой, с обмолвками,
Со всей тщетою.
Прощай, летящая,
Прическу путающая.
Все уходящее
Уходит в будущее.

Нет сил никаких улыбаться,
Как раньше, с тобой говорить,
На доброе слово сдаваться,
Недоброе слово хулить.

Я все тебе отдал.
И тело,
И душу — до крайнего дня.
Послушай, куда же ты дела,
Куда же ты дела меня?

На узкие листья рябины,
Шумя, налетает закат,
И тучи на нас, как руины
Воздушного замка, летят.

Заиндевевшие снасти,
Синь, затаившая дух.
Как привалившее счастье
Эти сугробы и пух.

Это ведь было до снега,
Возле воды и весла.
Льстивая тайна побега
Славою нас обошла.

Помню осенние воды,
Сеть расписаний сухих.
Вмерзли твои пароходы
В лед опозданий моих.

На берегу, как в затоне,
Остановились года.
Лишь дуновенье погони
Шло по воде иногда…

Нет ни бесславья, ни славы
В том, что, темнея на цвет,
Чьи-то заставы и травы
Нам уносились вослед.

Здесь задыхались от бега
И не прощались они…
Все это было до снега,
Перебелившего дни.

Заиндевевшие снасти,
Даль, затаившая дух,
Как привалившее счастье
Эти сугробы и пух.

После дней обаянья,
После белых ночей
С этой книгой свиданья
Все нежней и горчей.

Это очень похоже
На ближайший отлет.
Гул винта, как по коже,
По обложке идет.
Средь вокзального быта,
Вся — поющая, вся
На скамейке забыта,
Остающаяся.

Не средь шумного бала,
А под вопли грачей
Ты меня испугала
Страхом юных ночей.
Невозможностью слиться,
Невозможностью взять,
И отдать, и открыться,
То есть все рассказать.

Невозможность явиться
И в любом пустяке
Невзначай воплотиться,
Как дано пустельге.