Владимир Соколов - Это вечное стихотворенье...

Тот миг, когда —
Весь в белых детских звездах —
След возникал твой, тесный и чужой,
Я наблюдал, как школьник-переросток,
И, не желая и боясь, — домой.
А ты спала…
И все тонуло в верстах
Земли, пурги, жилой и нежилой.

Давай снежок из прошлого слеплю.
Метни его вон к той оконной раме…
Я говорю, что я тебя люблю,
Немыми, одичалыми словами.
И недоверье, кажется, стерплю.

За эти годы стал я некрасивый.
Я так лицо однажды в руки вмял,
Что линии ладоней странной силой
Щекам, вискам навечно передал.
Теперь — гожусь ли, близок ли к концу,
Гадай, коль хочешь, прямо по лицу.

А ты красива.
И во всем права.
Живой узкоколейкою метели
Бегут, бегут, бегут мои слова,
И я уж не раздумываю: те ли.

Но что-то их велит тебе сказать,
Пока шнурок ты хочешь завязать
Здесь, у реки твоих застывших дней.
Ты на коньках катаешься по ней.

Мне издали ты кажешься иной.
Стоят сугробы маленькой стеной.
А фонари так пышно разодеты
У булочной и у твоих дверей.

Мне хорошо.
Уже давно поэты
Не говорят о булках фонарей.

А, боже мой, какие были зимы!
Я даже летом зябну иногда,
Припомнив холод невообразимый
И эти рельсы, эти поезда.
Как замерзали где-нибудь в хвосте мы,
Когда на нас взирали свысока
Из-за решетки карточной системы
Сырых буханок сытные бока…

Какие зимы были!
Без отцов,
Без матерей.
Прошли в конце концов,
Что унесли, то не вернут обратно.
Но что это, куда же я с Арбата
Свернул — бежит беспечная метель,
А я за ней, как за тобой.
Как тень…
Мне издали все кажется иным.
А этой ночью вот как было дело.
Как из совка, из фонаря летела Крупа,
Скользя по коркам ледяным.
Я впал тогда в ничтожество теней,
В ничтожество скрипучих черных веток.

И вы прошли, оставив столько меток
На черно-белой памяти моей.
Играли хлопья с ночью в домино.
Два-два. Один-один.
И пусто-пусто…
Мне не забыть пленительного хруста,
Когда вы шли ко мне давным-давно.

На поприще твоих чужих домов
Нетрудно стать холодным тротуаром.
Недаром я любил тебя.
Недаром
Валился снег из высших закромов
И заносил меня в такую даль.
Я вас глазами льдистых лип увидел.

Залюбовался.
И в метельный выдел
Моя метнулась легкая печаль.
Вы шли, так стройно за руки держась.
Над вами купол ввысь белел, кружась.
Вы разошлись.
Но вы сойдетесь снова.
Исчезли вы, а я еще лежал.
Вернулись вы, а я, как снег, бежал.
Я не давал, мне не давали слова.

Потом я шел по улице пустой,
Отряхивая снег десятилетний.
Он плохо таял, был он беззаветней
Себялюбивой памяти людской.
Давай снежок из прошлого слеплю.
Метни его вон к той оконной раме.
Я рассказал скользящими словами…
Иди катайся.
Я не тороплю.

Когда-то я задумался:
О чем
Умалчивают ангелы?
О чем
Умалчивают, заслонясь плечом,
Как бы стыдясь нескромного вопроса?
Я о тебе все выведал без спроса,
Нечаянной метелью увлечен.

Я улицу твою застал тогда,
Когда она тебя припоминала,
Тебя, когда легко ты принимала
Тот самый снег, в те давние года.

Снег этот, полный сдержанного пыла,
Запечатлевший набело черты
Домов, надежд, деревьев, —
Это было
Все то, о чем умалчивала ты.

Снег тянет вверх.
Лови его, кружись.
Лови, лови снежинку строчкой точной.

… … … … … … … … … … … … … …

Ну не смешно ль:
Обманывает жизнь,
А остается столь же непорочной.

Безвестность — это не бесславье.
Безвестен лютик полевой,
Всем золотеющий во здравье,
А иногда за упокой.

Безвестно множество селений
Для ослепительных столиц.
Безвестны кустики сиреней
У непрославленных криниц.

Безвестен врач, в размыве стужи
Идущий за полночь по льду…
А вот бесславье — это хуже.
Оно как слава.
На виду.

Время тянется, катится, мчится.
Штемпелюет.
И ставит печать…
Надо письма читать научиться,
Научиться на них отвечать.

Не пора ли!
Затеряна в росах,
В бездорожьях печаль затая,
Я ведь знаю, в каких ты вопросах
Бьешься там, незадача моя.