Владимир Соколов - Это вечное стихотворенье...

На скамейке, подмокшей
От весеннего льда,
Голос, не превозмогший
Красоты и стыда.
Это даже не слово,
Что в сердцах говорим…
Дивный слепок с чужого,
Населенный своим.

Снег и ржавчина…
Разве так можно!
Рыжею прошвою ваш особняк
Подчеркнула весна,
Осторожно,
Первой строчкой.
А в доме сквозняк.

Дом снаружи красив и опрятен.
Но тазам на его чердаке
Все трудней
Географию пятен
Сохранить
На лепном потолке.

Все течет…
Полушарье размыло
У амура над левым плечом.
В перекройку
Наружного мира
Дом и этим уже вовлечен.

Ты выходишь,
Сжимая перчатки,
Кто-то новый уже
Тут как тут.
Говорит,
На Собачьей площадке
Должен быть
Через десять минут.

Вот записка.
Она непреложна.
Ах, доверчивый провинциал?
Кто-то шутит.
Но разве так можно!
Вместо подписи —
Инициал.

Ты идешь.
И какое-то время,
Как влюбленный,
И он за тобой.
«Это там!..»
За заборами теми
Вздох кувалды.
А день голубой!

Он берется
В каркасы литые.
Пыль вонзается
В тающий снег.
В этом доме как сны золотые…
В этом доме…
Он был или нет?

Я ищу тебя.
Влажны и гулки,
Оглушают меня
Вечера.
Просто выбыли
Те переулки,
Те названия
И номера.

Сколько писем
Любви и привета
В это лето
Вернется
Назад!
Адрес выбыл.
Но ждите ответа.
Если жив на земле
Адресат!

Эта память
Как странное зимнее озеро,
Что зима вплоть до лунок
Совсем заморозила.
И стоишь перед ним.
И боишься весны:
Вдруг оттают
И тайны, и весла, сны.

Это было давно,
В декабре, в феврале.
Все оттает
На новой зеленой земле.
Но опять оживут —
Что нам делать тогда? —
Неприязни,
Замерзшие в те холода.

Эта память
Как странное рыхлое озеро,
Что зима вплоть до лодок
Совсем заморозила.
Продолжался бы март.
Не спешил бы апрель.

Начинается
Первая наша капель.

И самый юный в мире дождь
Исчез за первым поворотом.
И показалось: ты идешь
По тротуарам, как по нотам.

И я впервые ждал: тобой,
Тебе навеки посвященный.
Как переулок голубой,
Не камнем — лунами мощенный.

Был в лужах весь окрестный свет,
А их оставил дождик краткий,
Как перевернутый ответ
Под легкой детскою загадкой.

Ведь воробьиной тишины
Мерцала первая отрада.
Ведь больше не было войны
И было в мире столько лада.

И снова голубь ускользал
От голубей в иные сети.
И я тогда еще не знал,
Что нет единственной на свете.

На влажные планки ограды
Упав,
золотые шары
Снопом намокают,
не рады
Началу осенней поры.

— Ты любишь ли эту погоду,
Когда моросит, моросит…
И желтое око на воду
Фонарь из-за веток косит?

…Люблю. Что, как в юности, бредим,
Что дождиком пахнет пальто.
Люблю.
Но уедем, уедем
Туда, где не знает никто…

И долго еще у забора,
Где каплют секунды в ушат,
Обрывки того разговора,
Как листья, шуршат и шуршат.

Однажды проснется она
Со мной совершенно одна.

Рукой пустоту она тронет,
Разбудит ее и прогонит.

И на два запрется замка
От призрака и двойника.

Так что ж это все-таки было,
Какая нас сила сводила?!

Я выйду.
Пойму: не вернусь.
И все ж, уходя, оглянусь.

Дышала беглым холодом вода.
Осенний ветер горек был на вкус.
Неву оставив,
Мы сошли тогда
У самой Академии искусств.

В тени молчали пары,
Млели мхи.
Ветвистый сумрак сверху нависал.
И я тебе рассказывал стихи,
Которых я потом не написал.

После первых ночей,
Отшумевших лесами,
После белых подушек
И черных ручьев
У сугробов опять
Синяки под глазами,
Синева под глазами
У всех облаков.

Как в гостиницах
Шишкинские канители,
Этих сосен и елей
Развес и наклон,
Так сегодня — Саврасов,
«Грачи прилетели»
Наштампован в апреле
И в жизнь проведен.