Владимир Соколов - Это вечное стихотворенье...

…Гнал ветер тройку туч
отставших…
Пройдя сквозь домиков ряды,
Мы с дамбы видели Осташков,
Встававший прямо из воды.

Его заборы,
стены,
крыши
В лучах пестрели.
И рвалась
Над жестью,
дранками все выше
Листва.
И радовала глаз.

Там,
в стороне,
неутомимо
За колокольней кожзавод,
Подъяв трубу,
метелкой дыма
Прозрачный чистил небосвод.

А здесь —
законом под опеку
Взята —
в пейзаж внося свое,
Стена осьмнадцатого века
Оберегала кожсырье.

И все из озера вставало,
По пояс в солнечной воде.
Моторка голос подавала,
Скользя по синей борозде,

А в переулках тишь стояла,
Как будто время там не шло,
А только бабочкой сновало
Да из-под лип травой росло.

Но невозможно оторваться
От общих действий ни на час.
Но в дождь и вёдро
жадно длятся
Дела,
связующие нас.

И на ходу в машину села
Душа,
предчувствуя поля,
Где дыбилась в горячке сева
Тревожно-влажная земля.

Я жил в горах.
Легко и гордо.
Но по ночам,
как злая новь,
Мне перехватывала горло
Моя старинная любовь.

Она депешею влетала
В мой дом,
не трогая дверей,
Ночною бабочкой витала
Над желтой лампочкой моей.

Я уходил.
И под ветвями,
Как будто мальчик во хмелю,
Перед садами и плодами
Винился в том, что я —
люблю.

Что я — опять! — забыл о деле,
А надо мной,
полонены,
Ночные бабочки хотели
Достичь мучительной луны.

Я бормотал свои тирады,
Не поднимая головы,
Но иронически цикады
На них свистали из травы.

Они одни мне отвечали,
Смеясь на тысячи ладов.
А виноградники молчали,
Уже грузнея от плодов.

А на горе желтела точка
И вспять звала меня,
к крыльцу,
Где в стекла рамы билась строчка,
Роняя с крылышек пыльцу.

Тогда-то,
это все изведав,
Давно,
средь этих же долин,
Живой склонялся Грибоедов
Над бедным правнуком своим.

Он ничему не удивлялся.
Он просто веровал и знал.
И белый дух над ним склонялся,
И лик ронял, и горько звал.

Зачем смеяться над любовью?
Мы не годимся в свистуны.
Мы чистой завистью и кровью
Не суесловью преданы.

Я шел домой сквозь шорох ночи.
Там разбирал свои листы.
И южных звезд смотрели очи
В мое окно.
Совсем как ты.

И если что-то мне мешало,
Так только то, что за стеной
Пора осенняя шуршала
Да мышь летучая летала,
В окно влетала.
И витала,
Как тень,
за бабочкой ночной.

Все выпадает снег
И тает, тает, тает.
Зачем я слово дал
Деревьям и весне,
Что первая капель
Меня другим застанет
И что зеленый шум
Появится во мне?

Холодный, ясный час.
Горит зари полоска.
Зачем я пил вино,
И плакал, и шумел?
Я вовсе не хотел
Такого отголоска,
Такой тоски в себе
Я вовсе не хотел.

Я сетовал на снег,
Я проклинал погоду,
Я повторял слова
пустые горячо.
Но как я мог винить
Любимую природу
В том, что стихи мои
Не выросли еще?

Все вовремя живет.
Ничто не пропадает.
Никто не виноват…
А между тем в окне
Все выпадает снег
И тает, тает, тает,
Как будто слово дал
Деревьям и весне.

Ты камнем упала, я умер под ним.
Ты миг умирала, я — долгие дни.
Я все хоронил, хоронил, хороним
Друзьями — меня выносили они.
За выносом тела шел вынос души.
Душа не хотела, совала гроши.
А много ли может такая душа,
Когда и у тела уже ни гроша.

Однако могильщики ну и народ —
Умелые руки, большой оборот.
И знаешь, все просят подумать о них:
Работать на пару, а пить на троих.
И знаешь, как шутят, дыша в кулаки:
Метро наменяло на всех пятаки.
…Там желтая глина, там воздух сырой.
Там люди сговорчивей между собой.

Кто звезды попутал, кто карты смешал?
Кто боженьке в ухо чего надышал?
Я что-то не помню — за что бы с меня —
Дарованной ночи, дареного дня.
Уж так ли высоко на свете я жил,
Чтоб бог мне на душу тебя положил.
И так ли остался, в таком ли долгу,
Что сам до земли долететь не могу.