Анатолий Софронов - Все это было на войне

Одной любили мы душой,
Одну носили месть и злобу.
И дружбой, вечною, большой,
Мы называли это оба.

Все это было на войне,
Где узнают друг друга люди,
В какой угодно стороне
И под огнем любых орудий.

Мы не спали четыре ночи,
Пыль съедала нас до нутра,
Ночь казалась нам дня короче,
Мы не видели серебра,
Что рассыпано в поднебесье…
Только знали мы пыль дорог,
Только знали мы: сколько весит
Сердце каждого, кто залег
За стволами в лесу, за пнями.
Потемнело ли, рассвело —
Только знали мы: сколько с нами
Было, выбыло и пришло.

Мы не спали четыре ночи,
Не смыкали багровых глаз…
А теперь средь болотных кочек
Мы уснули всего на час.
Слышим: в небе летят бомбовозы,
То не наши — мы узнаем.
Слышим: тихо шумят березы —
Это наши, мы здесь уснем…

Под березою был похоронен комбат.
Мы могилу травою укрыли…
В ствол березы ударил снаряд,
И береза упала к могиле.

И ветвями своими припала к траве,
Серебристой корою в накрапах,
И вершиной своею — к его голове,
Обращенной и в смерти на запад.

Так лежала она, прикрывая собой
Свежий холмик могильной земли,
И ее ни снаряды, ни вихрь огневой
Оторвать от него не могли.

Кольцом нас тесным окружали
Враги, разрывы, дым и гарь.
И вот тогда-то мы достали
Ржаной оставшийся сухарь.

Его с тобой переломили,
Как все делили, — пополам,
Водой болотною запили,
И пальцы вновь легли к куркам.

И, может, он придал нам силы
Среди густых, как ночь, кустов.
И мы с тобою от могилы
Ушли, оставив в ней врагов.

День был и страшным и трудным,
В зное, в пыли деревенской;
За день сгоревшая Рудня —
Семьдесят верст от Смоленска.

Пламень метался багровый
С крыш на сухие деревья…
Перед закатом корова
С поля вернулась в деревню.

Пахло травою дурманной
Тяжко набухшее вымя…
Было ей дико и странно
Видеть проулки пустыми.

Мы подоили корову —
Трое — гремя котелками,
Трое — в огнище багровом,
Трое — мужскими руками.

Упал он к исходу четвертого дня,
Мы в щель его спрятать успели,
Но он простонал: «Поднимите меня
На волю, на землю из щели».

Свистели снаряды и мины кругом,
Дрожали блиндажные сваи…
Лежал он на поле с открытым лицом,
Глаза на закат обращая.

Потом он затих, и разжалась рука,
И тени на щеки упали…
Но небо родное, леса, облака
В глазах его мертвых остались.

Только что атаку мы отбили,
Дым еще цеплялся за кусты,
Моему товарищу вручили
Из дому открытку, из Читы.

Все затихли… Стало слышно даже,
Как шумели ивы над рекой…
И тогда раздался по блиндажу
Писк утиный, тонкий и смешной.

И товарищ говорил, читая,
Голосом, глухим от хрипоты:
— Дочка-то, забавница какая!
Утку мне прислала из Читы!

Ну, и все в блиндаже захотели
На открытку с уткой посмотреть,
Даже те, кто дочек не имели,
Но мечтали про себя иметь.

И тогда на миг нам показалось,
Что весна поет над головой —
И ушла суровая усталость,
И растаял дым пороховой.

Нам предстоит еще немало
Ходить дорогами войны,
В лесах, заснеженных, усталых,
Не слышать в полдень тишины.

Детей не видеть в колыбели,
Шинелей серых не снимать,
Не разуваться две недели
И через сутки стоя спать.

Но этот путь уже не страшен —
Мы не умрем, мы будем жить!..
Мы написали кровью нашей
Веленье сердца: победить!

Нам было легче знать, что трус
Был не товарищ, а знакомый,
Что не подвел нас в дружбе вкус,
Что не бывал у нас он дома,

Что с ним не пили мы вина,
Детей при нем не нарекали,
В теплушке жаркой у окна
О прошлых днях не вспоминали.

Он был средь нас, как старый пень
Среди высоких шумных сосен,
Когда в прохладу деревень
Ворвалась памятная осень.