Леонид Оливсон: Я родом из Уланского подворья

Я из окон смотрю на этот мост —
Он не разводится в ночь, как в Ленинграде.
Он в жизнь мою лихую много внес.
Мы в безвременьи тогда несли утраты.

Стою на этом я мосту по вечерам,
Взираю проходящее вокруг,
И нету счету горьким тем большим слезам —
За тех погибших на войне подруг.

Я вспоминаю, как мы кончали школу,
Пускали фейерверки на мосту,
Как по счастливым путевкам комсомола
Шли с песнями, прощаясь аж версту.

Вернуться в город, встретиться опять
Мечтали радужно мы вместе на мосту.
И чтоб при встрече не пришлось рыдать,
Благодарить свою счастливую звезду.

Но сладки были мечты-заветы.
Родным мне близким вручали похоронки.
Их не воротишь – там стоят кресты.
Они давно уж в земле в чужой сторонке.

Я вспоминаю девочек моих…
Они в глазах моих ведь все передо мной.
И не могу сдержать я слез своих.
Лишь этот мост стоит все тот же. Он стальной.

Налит стакан воды из крана,
На кухне старой тишина.
Походкой быстрой внучка Жанна
Несет его, как плясуна.

Вода болтается в стакане
И плещется через края.
Придется убираться Жанне,
Ведь на полу уж колея.

Но вот она достигла двери
Той комнаты, где дед живет.
Открыть ее – тот шаг в барьере.
Сейчас она его возьмет.

Ведь мамы нет еще с работы,
Она приходит ровно в шесть.
И все за дедушкой заботы
У Жанны – их не перечесть.

Дверь скрипнула, потом открылась,
И Жанна смотрит на стакан:
Он цел почти – вода кружилась.
И дед сидит – могучий стан.

Она ведет его к кровати,
Дает таблетки и стакан.
Осталось мало сил в солдате.
От той войны – лишь много ран.

Есть мненье: если в слово ДРУГ добавить окончанье,
Оно, того же корня, иначе зазвучит.
Они, еврей и русский, что их в судьбе роднит?
То, что они прошли достойно словоизлиянья.(От автора)

«Ошибка штаба вылилась им в дорогую цену.
Кто мог бы видеть эту страшную по духу сцену:
Их многих, уже безоружных, забрали в плен,
Когда они свое свершили – их ждал расстрел.
Они бежали от врагов; живые две мишени».

Мы часто слышим фразу гнусную и проходную:
На фронте все евреи были лишь в Ташкенте.
Хочу поведать вам одну историю такую,
Что развенчает эту сказку в новом свете.

Он не был в общем понимании героем.
Но кто он? И где был в войну? Сейчас раскроем.
Сумел закончить восемь классов в Пензе и работал,
Ведь братья были по суду на лесоразработках.

НЭП ленинский сыграл с семьей плохую шутку,
И все, что было заработано семьей, забрали.
Братьев в тайге разве жалели, хоть минутку?
Не мог и он учиться дальше – все равно б не дали.

Язык еврейский – почти немецкого жаргон.
Соседи его знали, слыша со всех сторон.
Он был большой спортсмен в своей команде школьной,
Семья его в большой округе была хлебосольной.

Когда пришел ему, как всем, призыв на службу,
Не потерял с хорошими друзьями дружбу.
Хоть знал язык войны, он был определен в пехоту,
Где оказался с другом детства Женькой в одном взводе.

Их матери были хорошие подруги,
И дворики их были друг от друга близко.
Они встречали вместе радости, недуги.
Евгения отец им часто добавлял умишка.

Он терпеливо ждал конец их игр футбольных.
Сам образован был, имел партийную закваску,
Не позволяя увлекаться алкоголем.
Хотя серьезен был, но Жене он давал и ласку.

А Миша, хоть и рос в семье еврейской, тихой,
Любя отца нестарого и молодую маму,
Не очень-то любил просиживать за книгой
И о своих пустых делах любил пустить туману.

Молиться Мишу почему-то не учили.
Но свой язык еврейский он, с детства слыша, понимал.
Боялись, чтоб о том соседи не рядили,
И место для молитв трехразовых кто б там предлагал.