Леонид Оливсон: Осколки зеркала моей взрослой жизни

На протяжении разных трех томов стихов
Пытался истину вам дать простую:
Я увлечению обязан, что здоров –
Что мозг свой утруждал я не впустую.
Мои стихи, возможно даже, не прочтут,
Ведь я давно уж, по сути, – пария.
Но те, кто ненароком их приобретут –
Читать, уверен, будут на ночь парой.
Любовь и ненависть, и счастье, и печаль
В той жизни, что мы быстро проживаем –
Мы в этом ритме далеко не смотрим вдаль!..
И иногда все ж кое-что читаем…

Не может просто весь народ забыть о нем.
Он был значительной фигурой.
Он вызывал любовь, а у кого-то гнев…
Был с юмором, из рода гурий.

Не в осужденье, может быть, за все ему
В уме родились эти строки.
История нам объясняет – почему
Он стал в правлении жестокий.

Но надо знать, когда он только начинал
Он с Лениным был не согласен.
На социализм всемирный вождь уповал.
Для Сталина он был мечтатель.

Искал вначале с людьми он компромиссы,
Он даже против был расстрелов.
Тех лет архивы развенчивают мифы,
И домыслы все устарели.

Он сделать конституцию для всех хотел:
Альтернативный выбор людей.
Но кто у власти был сказали, чтоб не смел:
Они боялись его идей.

Кто делал революцию и был властью,
И дружно устроили террор,
И совершали это с такою страстью!..
И от народа скрыт их позор.

Вначале верил он в количество врагов.
Жалел потом, позволив тройки…
А те старались с разных берегов:
В своих рапортах были бойки.

В годах тридцатых он погибнуть даже мог:
Два раза были покушенья.
Врагов-троцкистов было множество, как блох:
Он в их глазах и был мишенью.

От этого у Сталина явилась злость,
Его на них чесались руки.
И стал карать врагов он: ленинскую кость,
А перестарались все же други. [1]

Убийство Кирова его расстроило,
Теперь не верил он никому.
В нем только партии он видел воина,
За друга вел пять судов от смут.

Он чистку в армии провел перед войной,
Сняв головы у троцкистских групп.
Борьбу возглавил во всем: в быте, с «левизной»…
Как мог, во всем прославлял он труд.

Он года первого войны признал вину,
В победе – главную роль русских.
Четыре года ждали мы эту весну,
И были люди и в кутузках.

Его заслуги и ошибки говорят:
Неординарный был человек!
Страну оставил мощной, а его клеймят.
Как мысли уходят в его век.

Как хорошо всегда лишь вспоминать
В душе плохие времена опять,
Когда сейчас ты знаешь, – не случиться это.
Но в нашем будущем, боюсь, что нет ответа…

Давайте ж мы исследуем хотя бы год 52-ой
Мы в клети Сталинского времени –
Обычный беспросветный, как и любой другой,
В совке пропагандистской темени.

Ходила девочка в десятый класс
И почему-то теряла волосы свои.
С косами – правила времен в том бытии,
Что были приняты для школьных масс.

И в ситуации такой подстриглась в «жатку»
И, постучав, вошла несмело в класс.
Учитель посчитала, это – блажь;
Узнав, директорша будто тряслась в припадке.

И повелела позвать смутьянку
И, строго девочке в глаза глядя, спросила:
– С каноном шутишь ты, вольтерьянка?
Загонишь ты нас всех в могилу!

Скажи, Эсфирь, – ведь так тебя зовут! –
Откуда родом ты с фамилией «Игельник»?
Ответь мне: соблюдаешь ты кашрут?
Быть может, ты уж всегда должна носить парик?

Ответь мне: почему постриглась ты?
– Я волосы теряла! Прошу простить меня!..
– А может, жениха твоей мечты
Тебе уж мама подыскала, – не рано ли?

Что можешь ты на это мне сказать?
Тебя обсудим мы на нашем педсовете!
Неужто важна тебе эта прядь?
И почему ты не такая, как все дети!

Подумай – на каком стоишь пути?
И помни, дорогая, все, что я сказала!
Ты хочешь дух другой страны внести,
Ты виновата – довела все до скандала.

Вернулась девочка сразу на занятия,
В надежде, что все грозное прошло.
Но здесь ее ждало придирок зло:
«Училки» действий, девчонки неприятие…