Леонид Оливсон: Я родом из Уланского подворья

Но встретил враг отпор достойный,
Хотя не сразу, не везде.
И в первый день имел он бойню,
О том вещают их кресты.

И мы имели много жертв,
Но мы не знаем, сколько точно.
Лишь в траурные дни торжеств
Мы вспоминаем одиночек.

Ведь каждый дрался не за себя —
За поколение детей,
За счастие кинутых ребят,
И не было других идей.

У журналистов штатных война текла по-своему,
Что можно прочитать из ихних дневников.
Им, как и воинам, порою пришлось бывать в дыму,
Ведя старательно войны калейдоскоп.

Не каждый рисковал тут показать дневник кому-то,
Работая в газете «Правде», органе ЦК.
Любая мысль вольнолюбивая каралась круто,
За всем следила денно Сталина рука.

Дневник, что я вам предлагаю, просто уникален:
Шестнадцать лет при Сталине писался в стол.
Нет, не был журналист тот, как Нагибин, басурманин,
Эпохи той здесь аромат и протокол.

Я опишу лишь первый день войны в блокноте,
Где о войне лишь сказано, что сдан Тобрук,
Что планы англичан узнали немцы, обормоты,
То отзвук был от африканских заварух.

О встрече с журналистом Л. А. Безыменским[1] Был родственник жены ( был переводчиком на допросе Паулюса и др. Умер в 2007 году ).пару строк,
Известном переводчике времен войны.
Его на западе обратно ждал Брянский фронт дорог,
Проездом был в редакции, быв у родных.

Напоены у Л. Славина[2] У Л. И. Славина был друг, поэт и прозаик, корреспондент газеты «Красная звезда» Б. М. Лапин, который погиб в 1941 году под Киевом ( муж И. И. Эренбург ).чудесным крепким чаем,
Настольной зажигалкой поразил вконец,
Прелюбопытнейшую фигуру мы вдруг встречаем,
Как говорят в Руси, на все руки мудрец[3] К сожалению, фамилия не названа. Зовут Константин Фирсович. .

Преподаватель физики и математики,
Четыре года музыку преподает
И зажигалок изготовитель, большой фанатик,
И это-то в такое время создает.

Физмат окончил Московского университета,
Он назывался в бытность «Императорский»,
Не часто можно увидеть такого вот эстета,
Во всем в нем чувствовался дух новаторский.

Притом, в двадцатом в войну летал на аэроплане
И на Фармане потерпел аварию,
И выжил как-то, имея эпилепсию от ран,
Я думаю, излишни комментарии.

Лишь в день второй пошла речь о войне документально,
Когда в редакцию явился Л. И. Славин.
С волнением и гордостью он нам поведал тайну[4] Автор книги «50 лет в строю» А. А. Игнатьев сказал: «Самые храбрые люди – журналисты». ,
Ждут лирику на фронте, потом добавил.

Зачем ушел ты, не сказав,
Как следует не попрощавшись,
Нас с мамою облобызав,
С работой быстро рассчитавшись?

Плохая ли была работа?
Сосед, смеясь, мне говорил:
Ушел ты бить врага-остгота
И кровью землю обагрил.

Имел ты бронь от «Метростроя»,
Построил много станций в нем.
И кто уйти тебя настроил?
Был ты, как каждый, и нет дилемм.

Конечно же, патриотизм —
Теперь все скажут без задержки.
Сосед смеялся: фанатизм.
Погиб в бою – войны издержки.

А меня мучает забота,
Глядя на карточку твою.
Я слезы лью, глядя на фото,
Что ты находишься в раю.

Живого я тебя не помню,
И некого давно спросить.
Со слов соседей, был ты скромным.
Я должен фото лишь любить.

Как одинок я без тебя!
Никто тебя мне не заменит.
Все знает о тебе семья,
Но боль разлуки не изменит.

Обрыв на берегу спускался к Волге.
От пуль кругом взлетали комья глины.
И каждый ополченец знал о долге
На побережье у стен Калинина.

К Москве упорно рвался дерзкий немец,
Имея опыт ведения войны.
И необученным был ополченец,
К несчастью, лет не имевший послужных.