Леонид Оливсон: Я родом из Уланского подворья

Лишь в трех часах движенья была Москва.
И был приказ не отдавать столицу.
Был этот берег для немцев ключевым:
В бинокль видны были врага петлицы.

Не долгим было сопротивление,
Во всем неравны пока были силы.
Шло сил и средств великих накопленье,
Росло после боев число могилок.

В одной из них, согласно списку – в Братской,
Есть прах убитых, и в том числе отца.
Порою бегают по мне мурашки:
Ведь я не помню, был я мал, его лица.

Ценой огромных усилий и потерь
Враг, переправившись, все ж взял Калинин.
Грифон нацизма над нами тяготел,
Лишь под Москвою враг был опрокинут.

Мне внук фронтовика, как другу, раз поведал
Об эпизоде фронтовом той бойни жуткой,
Когда официально велся счет победам,
И совершалось много доблестных поступков.

Такие вещи до сих пор все неизвестны,
Лишь часть из них известна – выплыла наружу.
Но многое пропало уж – кануло в бездну,
Как те болезни в детстве, например, краснуха.

Не мог дед-фронтовик скрыть прошлое такое.
Внук вырос, и дед выплеснул ему в порыве:
Он помнил на лице фашиста мину боли
За грех, что по приказу совершал он в прыти.

Шел бой обычный за плацдарм один в местечке.
Из небольшого дзота извергалось пламя.
Мы разве в пылу боя знали, сколько свечек
По нашим мертвым мальчикам поставят мамы?

В который раз попытки были неудачны,
Свинец косил бойцов налево и направо.
Но взвод был должен разрешить эту задачу,
И закрепиться, и наладить переправу.

Очередной бросок – и дзот подавлен вроде,
И он в составе пяти ребят ворвался внутрь.
Пред нами там предстал фашист, что сумасбродил,
Его психоз имели мы несколько минут:

«Я стольких погубил ( майн гот! ) , мне нет прощенья.
Я знаю, что нам Бисмарк когда-то завещал»…
Не выдержав, мы кончили его сужденья.
Решили мы совместно – нет для таких пощады.

Ей муж прислал свои карманные часы.
Четыре месяца нет писем от него.
Он знал – конечно же, не будешь ими сыт,
Но понимал: в войну товар сей ходовой.

Он послан тайно был в глубокий тыл врага,
Не знал наверняка, он выживет иль нет.
Вещь ценная, и можно выручить деньгу.
А не продаст, так память будет много лет.

Семья была отправлена на юг страны
Последним эшелоном в отступлении.
Здесь тоже не было привычной тишины:
Она одна с мальчишкой в поселении.

И думы мучают ее: а жив ли муж?
Она, увидев приезжающих с фронтов,
Встречает их с одним вопросом: «Как роднуш?»
Найти у них пытаясь мужниных следов.

Ее пытаются утешить: «Будет весть!»
Соседкам часто приходят похоронки.
Как трудно, горько ожиданье это несть…
Она им верит, молясь в углу иконке.

Как много тех – их, кто веровал: придет он.
И эта вера помогала выживать.
Их согревал, прибывших в отпуск, эшелон,
Кто им рассказывал, как вышел из засад.

Такая ложь порою помогала им.
Никто не ведает, кому что суждено.
Огонь надежды в лучшее неугасим.
Тогда же верили тому, кто колченог.

Война всегда была решеньем
Вопросов спорных на Земле.
И совершались прегрешенья,
Кто проиграл – был в кабале.

И люд простой, не понимая,
За что он проливает кровь,
Ружье борьбы не разжимая,
Стоял и к смерти был готов.

И шли века, и все сильнее
Оружий становился гул.
И сила древняя бледнеет
Пред страшной мощью новых гунн.

Последняя война не знала
Таких примеров до сих пор.
Четыре года до финала
Гнездил судеб людей топор.

Далась победа нелегко нам,
Фашист нас стольких загубил.
Мы помним всех их поименно.
Им слава – тем, кто победил.