Леонид Оливсон: Я родом из Уланского подворья

Катались мы зимою все на лыжах,
Покоя не давая всем вокруг.
Представьте: мчатся с горки трое рыжих.
Как весел экспрессивный их досуг!

А если мы гуляли в парке летом,
Все молча шли, не задевая вас.
А кто-то сочинял про нас куплеты
О трех веселых рыжих шалунах.

Друг другу доверяли мы все тайны,
Делили радость вместе и печаль.
Проделки наши были все случайны,
И в них лежала озорства печать.

Мы сами никого не задевали,
Но если к слабым кто-то приставал,
Мы знали – как тут без всякой брани?
У жертв прощения просил вандал.

Мы выросли, встречаемся нечасто,
Но до сих пор звучит пароль: споем!
У каждого уже теперь внучата.
Смеемся мы влюблено все втроем.

Припев:
Мы рыжие, но это ничего не значит,
Такими нас мама родила.
Ни с кем мы вместе не устраиваем драчек,
Но и не терпим над слабым зла.

Трава мокра, как маслом полита,
И капельки росы на тоненьких стеблях.
Но скоро будет с солнцем маета.
Жизнь-непоседа: под травой ползет червяк.

Вот вышло на ее поляну солнце —
Тепло, и травка подсыхает.
Детишки лагеря через оконце
За ростом травки наблюдают.

Они ее посеяли недавно.
Им любопытно, как она растет.
Земля труды их оценила славно
И стебли быстро новые дает.

Они же школьные юннаты,
Вожатая их этому учила.
Они – как Родины солдаты.
А травка набирает силу.

Играют в игры дети где-то рядом,
А тут они установили зону.
И ходят дети около нарядом,
Чтоб дать развиться ей в сезоне.

Я вспоминаю с грустью мое детство
И травку молодую у реки.
К кому земля эта пришла в наследство?
Какие ее топчут сапоги?

Прости меня, что так уж вышло, мама.
Ходил я детский сад, был слишком мал.
Война уж шла, отец погиб – как драма.
И что с тобой случилось, я не знал.

Моей родни кругом как не бывало.
Попал на Горького я в детский дом.
И был тогда я шестигодовалым.
Я горько плакал, и был в горле ком.

И на вопрос никто не отвечал мне,
Старался персонал меня отвлечь,
Чтобы забыл я о маме в беготне,
Чтобы заботу эту сбросить с плеч.

Не знаю, сколько времени прошло так,
Но объявилася моя родня,
Взяла меня к себе, аж в рваных шматах —
Рассказывала тетя в «простынях».

Она отца была сестра родная.
Безумно она любила брата.
Имел броню он, но ушел солдатом.
Была от мыслей тех на весь свет злая.

Причина твоей смерти прозаична,
Что и не стоит оглашения.
Твоя кончина для меня трагична,
Я слышал ложь – ее решение.

Да, мама, ты была уж не ребенок,
И все ж нуждалась и ты в совете.
И непослушною была с пеленок:
У бога, наверно, ты в ответе.

Пойми, что не держу я гнева, мама,
Что я в семье теперь всего один.
Имею я в душе такую яму,
Что не зарыть ее аж до седин.

Ну, а с себя вины я не снимаю,
Что поздно правду узнал об этом.
Хотела сделать лучше ты, родная,
А я ж твоею стал эстафетой.

Старинный пруд зарос осокой,
И ряска плавала в воде.
И солнышко взошло над сопкой —
День начинался без забот.

Воскресный день был, все на дачах,
И спали люди мирным сном.
Кто знал, что будет день горячим,
Что ждет нас в это утро зло.

Коварен враг был, вероломен.
Без объявления войны,
В деяниях был он неуемен,
Завоевать нас видел сны.

Вдруг появились самолеты
С крестами черными в крылах,
И танки, и мотоциклеты.
И наступила полумгла.

Летели бомбы, все вздымая,
Огонь пылал со всех сторон.
И пограничники, встречая,
Несли значительный урон.