Владимир Салимон - На живую нитку

***

Нам нанесший немалый урон
относительно южных степей
небольшой скандинавский циклон —
ну совсем воробей-воробей!

Зря он клювом по древу стучит,
даром выпятил грудь колесом.
Потому как мы есть Русский щит,
то нельзя приходить к нам с мечом.

Петр уехал достраивать флот.
Карл к султану бежал под крыло.
Если метеосводка не врет,
ясно будет опять и тепло.

***

В щелку между стеной и подушкой
нос засунувши, молча лежу.
Я теперь на больную старушку
все разительнее похожу.

О, закрой свои бледные ноги! —
это не про тебя – про меня,
так как от разговора о Боге
уклоняюсь мучительно я.

Я все больше о речке, о поле,
о цветах на зеленом лугу,
относительно нашей юдоли,
проклиная печаль и тоску.

***

На глазах у нас замерзли ветки
небольшого кустика сирени,
а внутри ее —
в хрустальной клетке —
мечутся в потемках чьи-то тени.
Это души умерших
наверно,
говорит ребенок малолетний,
просмотревший много непомерно
фильмов, полных вымыслов и бредней.

***

Песня или же молитва
донеслась из радиоприемника,
когда в щеку врезалась мне бритва,
а потом сказали:
Экономика.

За спортивной передачей следом
что-то хрустнуло.
Умолкло радио.
Догорала тусклым синим светом
на плече моем большая ссадина.

В зеркале рассматривал я долго
сам себя,
а утро непогожее
было серым, как под Тверью Волга,
скверное, дурное, нехорошее.

***

Приморозило, теперь уж не отпустит.
Но реки дыханье подо льдом
я как старый, опытный акустик
все же уловить сумел с трудом.

И надежда на мгновение мелькнула,
что в Москву-реку подводный флот
вышел на несенье караула,
встав вблизи от Яузских ворот.

***

Ах, какие мы все же проказники!
Ах, какие мы все же затейники!
Обожаю советские праздники:
дни культуры, науки и техники.

А ночами разглядывать нравится
мне жену, на груди моей спящую,
что тихонько во сне улыбается,
так как верит в любовь настоящую.

***

Сон мой длился ровно три минуты.
Времени едва хватило
глянуть, как у нас живут якуты,
окунуться в воды Нила.

Я успел взобраться на подножку
отходящего трамвая,
взять билет, с трудом пролезть к окошку.

Тут кондукторша немолодая,
кожаную сумочку с деньгами
зажимая между ляжек,
замахала белыми руками,
закричала:
– Сивцев вражек!

***

Сучок насквозь проткнул плечо,
но больно мне не стало,
а стало очень горячо,
как прежде не бывало.

Зря говорят, что болевой
порог с годами ниже,
когда ни мертвый, ни живой
ты к смерти все же ближе.

***

Тварь дрожащая, а зубы скалит.
Колбасы за это ей не дам.
Стих о ней едва ли след оставит
в душах наших распрекрасных дам.

Он едва ли станет песней,
слова
из которой выкинуть нельзя,
потому ль, что снега нет с Покрова,
под ногами – голая земля.

Поутру в саду замерзли лужи.
Их остекленевшие глаза
к вечеру потрескались от стужи,
как в мороз тугие паруса.

***

Я старался походить на старших.
Как бы им ни нравились бразильцы,
а болели все равно за наших
всей душой поильцы и кормильцы.

Чувствую себя я отщепенцем,
так как я победы не желаю
итальянцам, чехам, венграм, немцам,
чем своих товарищей пугаю.

За свободу, равенство и братство
не хочу идти на баррикады.
В поисках духовного богатства
не хожу я в царские палаты.

***

Охотником одевшись, барин
бредет по лугу.
Ранний час.
День ясен, светел, лучезарен,
что редкость осенью у нас.

Еще вчера за снегопадом
я наблюдал, смотря в окно.
Зажегши свет, ты села рядом,
поскольку сделалось темно.

Тургенев, возвратясь с охоты,
курил, смеялся.
У стены
чернели снятые им боты,
как из-под масла кувшины.

***

Однообразие – черта.
Равнинной местности присуща
не столько серость —
беднота,
которая, как в супе гуща.