Владимир Салимон: На живую нитку

Возьми же, друг степей,
и волю, и талант!
Веди меня скорей,
Вергилий мой!
Мой Дант!

***

Только слабовольные машины
людям подчиняются всецело,
но и те без видимой причины
запускают когти в наше тело.

Что есть силы бьют электротоком.
Насмерть травят ядовитым газом.
Обжигают, если ненароком
прикоснешься к сковородке с мясом.

Среди общей смуты и разрухи,
замечая у тебя невольно
все в ожогах и порезах руки,
я не верю, что тебе не больно.

***

С Покрова снег обещан миру.
И мы с надеждой в небеса
глядим,
незримому кумиру
стараясь заглянуть в глаза.

Но глазом невооруженным
мы видим с горем пополам
лишь слой озона истонченным,
что превратился в старый хлам.

Следим за спутником, пропавшим
с орбиты много лет назад —
за Ангелом, безвинно павшим,
что адским пламенем объят.

***

За стенкой человек не спит,
но видит сон: пасутся кони
каурые,
гнедой стоит
один, стреноженный в загоне.

Красивый, статный жеребец.
Он словно вылеплен из глины,
из той, что вылепил Творец
член детородный для мужчины.

В нем все в избытке – сила, страсть.
Литая выя.
Дыбом холка.
На всем скаку с него упасть —
грехопадение и только!

***

Округлость форм ее пленяет.
Столь обольстительна земля —
кустарник редкий обрамляет
холмы пологие, поля.

Те, кто еще трудиться в силах,
оставшиеся в деревнях,
крестьяне пашут на кобылах.
А баре скачут на конях.

***

От холода забиться в щель спешим.
Ночник во тьме горит огнем чудесным,
а света шар во тьме висит под ним,
не смешиваясь с воздухом окрестным.

Он держится на честном слове, но
должно быть столь же крепким это слово,
как то, что было произнесено
однажды и что есть всему основа.

***

На гвозде висящий ключик
стал мгновенно золотой,
потому что солнца лучик
озарил наш дом пустой.

Так ложился снег на крышу
в этот чудный зимний день,
что казалось мне, я вижу
за окошком чью-то тень.

С давних пор я взял в привычку
ставить в вазочку цветы,
думать, что на электричку
опоздав, вернешься ты.

***

Ночь схлынет, как будто отступит вода
от линии береговой,
и мы перекличку устроим тогда
всем выжившим в час роковой.

И мы обнаружим на мокром песке
следы мировых катастроф,
заметим мы груды камней вдалеке —
руины больших городов.

Отыщется лейка, которую ты
вчера потеряла в саду,
когда я раздвину малины кусты,
резиновый мячик найду.

***

Я думал это гад ползучий,
ну мышь,
ну землеройка,
а это жук под листьев кучей.
И только-то.
И только.

В преддверии зимы на силу
передвигает ножки,
копает сам себе могилу
на грядке у дорожки.

Ее он выроет не скоро
большую-пребольшую
и вдруг сбежит.
Вот ведь умора!
Все даром.
Все впустую.

***

Так была круглолица она,
как дитя с шоколадной обертки,
и смотрела она из окна
на районного центра задворки.

И давно бы себя извела,
и сама себя поедом съела,
но по счастью незрячей была,
по причине чего – уцелела.

Я однажды ей глянул в глаза,
что, казалось мне, небезопасно,
и увидел, что в них небеса
отражаются четко и ясно.

***

Нас птицы в лодке повезли.
Орлы на весла сели.
На вахту стали журавли,
что знают здесь все мели.
Не бойтесь плыть, куда глядят
глаза, не разбирая
путей! —
сороки гомонят,
вслед нам с тобой кивая.

***

Не верю я рабочим и крестьянам.
Изображая пролетариат,
усердствуют так, словно в споре пьяном
победу одержать они хотят.

Что за игру ведут они со мною,
упорно корча из себя народ,
которого мизинца я не стою,
поскольку я есть нравственный урод?

***

Мы хохотали, глядя в реку,
смеясь, по облакам ходили,
что по колено человеку
или по щиколотку были.

Но мы прекрасно понимали,
что солнце тускло, небо хмуро.
Лес отражался вверх ногами
в реке, как в камере обскура.