Таёжный Волк - Босяцкие баллады

Вереница грабежей за той парой;
легаши топали за разбойниками,
но делали ноги с добытой сарой;
гады многие стали покойниками.

Стали кровными врагами закона,
от них шмасти приняли стукачи;
бриганты ловко избегали загона,
но власти не менжевали уркачи.

Босяки по штадам колеса катали,
не имея хоть крыши над гычами;
в прошлом за дела срока мотали,
их монтали покадрили с кичами.

И после призона гнали на гранты,
за собою таранили новый шлейф;
и внове контора готовила кранты,
но скитальцы не засели на дрейф.

Удары хватали в пути тернистом,
и закрыли на воров многие двери;
потом витали в урмане тенистом,
укатив от градов как дикие звери.

Но не вечно светило лихой банде,
и скоро кинул грабителей шанец:
вместе попали в укромной шанде,
падлы на хевру поставили конец.

С концами не отвалили от погонь,
и цветные волчье логово осадили;
таче ганцы открыли залпом огонь
и в них обоймы наганов засадили.

В сизом дыму взлетели все башли,
в крови упали два пробитых тела:
урки вечный покой вместе нашли,
но мир запомнит их славные дела…

Наступает заря с лёгкой марой,
заливает светом сонце небеса;
грает птица над зелёной варой,
проникают лучи крозе древеса.

В одиночке я кочумаю в засени:
никого немень со мною рядом;
недалече от меня стоят расени,
и синие дали окидаю взглядом.

Созерцаю я снова осени красу:
тихо падают листья на страды;
вершаю на монте сквозь грасу,
и всходит дым от моей скрады…

Встал давече от ночного кима
вдали от голка да грезы штада:
неске семьи да родного рыма,
не витал николи я среди стада.

Сице стою на вершине горной,
не зная вовсе королей и богов;
не покатил я шеминой торной,
не жил восе по законам лохов…

Толпа там занята своим делом,
гамает и горбит с утра до ночи,
а я же отдыхаю душой и телом,
таче выйду на охоту по-волчьи.

В жизни стал давно я рысаком,
с отвагой делаю доселе райды:
выхожу я на дело под лысаком,
добычу хватаю в завесе найды.

Но на время я витаю в кимане,
восей грачил зане лохов хаты;
сице пока я постою на лимане,
доколе след не потеряют гады…

Синий туман осе кроет рамени,
затем исчезает под рассветом;
небо там краснеет от пламени,
леса озаряются ражей светом.

На поляне новый день настаёт,
сизый конь там снедает травы:
без хозяина солнце его застаёт,
а на холке видны пятна крови…

Всадника вчера псы хлопнули,
коней шаркнул в одном граде:
пронзили сердце жигана пули,
и пал он на разбойной страде…

В лесном краю он один витал,
на отрыве от суеты городской,
но лохов не надолго покидал,
а мчал за добычей воровской.

Слыл он по жизни уркаганом,
с удалью кандёхал на разбой;
бросался он к цели ураганом,
не имея вовсе очага за собой.

Всю дорогу плевал на законы,
был вечно в бегах от властей;
с людьми не наводил он коны
и лаче избегал гадов снастей…

Вчера снова на грант покатил:
тропами в город уехал на коне;
пред закатом на банк накатил
и с маузером вступил на скане.

Внутри там справился амуром,
дерзко выначил из банка лаве,
но менты встретили его буром,
да жиганец оказался в облаве.

На глаза его кнайсали наганы,
готовые свалить наземь врага,
но не поднял он свои карганы,
со стрельбою ринулся на рога…

Отдал концы в бою неравном,
упал по жизни лихой бриганте;
сице застыл на деле славном,
гордо принял морте на гранте…

По этапу восе цыгают колеса,
везут зеков на тайговый край;
ронга вскоре двигает на леса,
мчит пулей под вороний грай…

На шконаре кимарю в вагоне;
на кичман еду я сенца кента:
гады меня повязали в погоне,
а его сразила маслина мента…

С корешем я витал в райзене,
за границей мы оба шастали;
скачки мы лепили в пайзене;
в конце много сарги достали…

Был на стрёме свой корефан,
кнокал за ситуацией на даче;
вертел я веткой свой клефан,
с замком справился там лаче.