Таёжный Волк - Босяцкие баллады

Ворота зоны вахтой отначены:
года златые вором заплачены;
треплет ветер бродяги волоса,
за плечами запретные полоса.

Бросил он зековскую шаронку,
обратился в родскую сторонку:
наконец оказался на волюшке,
снова шастает он по полюшке…

Семерик свой вконец отчалил,
из лагеря строгого он отвалил:
не слышен гам подлячих псов,
нету дверей запертых на засов.

Не из за решета светит солнце,
клопов не давит он на шконце;
за урканом нет больше дозору,
легавые не держат зека созору…

У гопника немень кола и двора,
и вдали никто не ожидает вора;
синевой покрыт он всем телом
и не завяжет с босяцким делом…

За спиной оставил он темницу,
ветер вольный стегает по лицу;
выскочил он с духом прежним,
снова дышит воздухом свежим.

Без цели глухою тропой бегает
и вскоре на просторы он зекает:
вдали жиган от градов и людей,
где нету пошлых гадов и судей…

Горит заря над широкой степью;
птицы в вышине кружат цепью;
гуляют на ветру зерна пшеницы;
парят в небе облаков вереницы…

Осени солнце над скалой висит,
комонь к восходу вольно рысит;
лындает вор по ковылям седым,
бросает взоры за конем гнедым.

На стогах сенца место занимает,
голосам степной земли внимает,
зрит голубей танцы под лучами:
в небесной сини летают кучами…

По дороге пыльной,
с ветрягой сильной
канает уркан в края родимые,
впреди него дали невидимые;
с махрой во скрице,
с бородкой на лице
канает зека без конвоя домой:
так снова за лагерной брамой…

Закинув я лепень за спалы,
шагнул из дрома на шпалы;
канаю сенца голье и ранца,
тропа моя не ведает конца…

Живу давно зверем на пути,
ничего не надо мне по сути,
только водой полная фляга,
для волка остальное шняга…

Снова дорога передо мной,
и там ожидают испытания;
забыл вовсе гамино домой,
раз видел я одни скитания.

Немало стран уже повидал,
и много шменов за дорсом;
витару дикарей не покидал,
жил я рапинами да ворсом…

Норице в открытом я поле,
в спину мне коцают венты;
свободой я дыхаю на воле,
нехай не помешают менты.

В кобурах я имею вальтера
и по новому заделаю хаты;
смести хотят меня гантера,
но доселе не сцапали гады…

С куражем дыбаю на ранту,
не зная о далинах в гимани;
не страшны дорны ваганту,
раз нечего терять в вимани.

Вечно один я вольно кочую,
по жизни свободен и ничей;
в гротах и под небом ночую,
нет кровли над моей гычей…

Не поклонил голову народу,
держал закон дикого волка;
не поменяю гордую породу
и помру свене людей голка.

Коньки я откину на шемине,
не познав семейного тепла;
навеки я полежу на земине,
оставив от себя кучи пепла…

Закинув я лепень за спалы,
шагнул из дрома на шпалы;
канаю сенца голье и ранца,
тропа моя не ведает конца…

Живу давно зверем на пути,
ничего не надо мне по сути,
только водой полная фляга,
для волка остальное шняга…

Накинул кепарь свой на чанку,
таче шаркнул я стрелой ханку:
внутри шива согрела жиганца,
с нею кровь сыграла слегонца…
Косточками залил мою шпаль,
корочками угасил мою шмаль;
под ремень поставил я волыну,
позади меня оставил я малину.
На працу взял кентаря с собой,
и на пару повентали на разбой:
никогда не хиляем мы ничком,
всегда играем гоп со смычком…

Напарник мой стоит на цинку,
в шкарнике держит он финку;
сполу на фоксе вальтер кента,
он по делу застрелит и мента…
К зданию направился я смело
и с охраною справился умело:
штуцер ко башням приставил
и шухер лошни там придавил.
Вот из касы лавешки насунул
и все мазлы в мешки засунул;
как заначил я шометом хавры,
причалили к нам ментозавры.

Корень цинканул мне руками,
и мы скоро окружены суками:
мигом на банк нарвался омон,
кругом скоро поднялся гомон.
Разом легаши взяли на мушку,
на них и кореш поднял пушку:
со штемпами начал он пальбу,
но восе прицел навели ко лбу.
Пальцем на крюк нажал гапка:
с хапцем на гопе лежит шапка;
маслины того ментаря на бегу:
хлына моего кентаря на снегу…