Таёжный Волк - Босяцкие баллады

На камне скалы заметен трупец,
и лежит он с головою некрытой;
на лапце падали заметен рубец,
и лежит он с бородою небритой.

Над репой пирата ворон торчит,
взор кидает в сторону его ранца;
пред стеной грота ворон молчит,
он не ведает причину его конца…

Когда с морем синим расстался,
накой свень корабля ты остался,
одинокий старый пират?
Куда пропала та хевра блатская,
куда исчезла ухмылка хватская,
родной старинный брат?
Как оказался на краю лесистом,
что повидал на пути тернистом,
одинокий старый пират?
Через какие ты ланды прокатил
и какие завады на пути обкатил,
родной старинный брат?

Помнишь ли ты время золотое,
когда по синим морям шатался;
помнишь ли ты время молодое,
когда по зелым ветрам катался?

Помнишь ли ты берега дальние,
где вентал на рожон с сябером;
помнишь ли ты берега шальные,
где канал на разбой с шабером?

Помнишь ли ты пиратские дела,
как бомбили торговые корабли;
помнишь ли ты пришитые тела,
как долбили врагов твои сабли?

Помнишь ли ты вдали скитания
и все удалые грабежи на порту;
помнишь ли ты свои испытания
и все озорные куражи на борту?

Зачем ты брега родные покинул,
на кой хрен воде мослы откинул,
одинокий старый пират?
Что повело тебя к стране глухой,
что свалило тебя ко земле сухой,
родной старинный брат?
Что ты делал в чертовом оскале,
чего ты хотел на отвесной скале,
одинокий старый пират?
Зачем в диких местах ты рыскал,
что в дремучих лесах ты сыскал,
родной старинный брат?

Хули к высокой скале подыбал,
зачем ты оказался за болотами;
хули в забытом гроте надыбал:
может ты гонялся за золотами?

Кто тебе на тропе своей грозил,
или от голода рухнул замертво;
кто тебя на тропе своей сразил,
или от холода заснул намертво?

Может от пули стал мертвецом,
винтом сразу тебя егеря урыли;
может в погоне упал беглецом,
потом в землю тебя не зарыли?

Хули перед собою ты поставил,
в себе утаивают усталые глаза;
хули за собою на пути оставил,
с неба не поведают злые гроза…

Вдали слышны коня топоты:
скачет с пыльными ветрами;
вдали слышны поля ропоты,
и прах подымается метрами…

Виден там всадник молодой:
на коне гнедом едет плавно,
а под ремнем наган золотой;
из кичевана вышел недавно…

По степям пустым,
по травам густым
мчится одинокий ковбой,
а копытами стучит конь вороной…
Со взором резким
и скоком дерзким
мчится на смелый разбой,
к месту спешит глухой стороной…

По степям пустым,
по травам густым
канает до станции поезда,
гонится за майданным товаром…
Со взором резким
и скоком дерзким
вентает до жертвы наезда,
гонится за приличным наваром…

Там сонцем озарена долина,
рядом на скале вран сидит;
на всякий заряжена волына,
но подлых ганцев не видит…

Вентом вольным сице стал
и бродит в родных берегах;
сезон охоты норице настал,
и находится в долгих бегах…

Банки стирает он да вагоны:
выпала ему опасная дорога;
гады за ним делают погони,
довели и до тюрьмы порога…

Но стал газаном свободным
и несходен с ганкой цепной;
нет семьи да крова над ним:
он одинокий жиган степной…

По степям пустым,
по травам густым
мчится одинокий ковбой,
а копытами стучит конь вороной…
Со взором резким
и скоком дерзким
мчится на смелый разбой,
к месту спешит глухой стороной…

По степям пустым,
по травам густым
канает до станции поезда,
гонится за майданным товаром…
Со взором резким
и скоком дерзким
вентает до жертвы наезда,
гонится за приличным наваром…

Может и сегодня не сфартит:
снова в капкан попадёт нога;
может пулю в спину схватит,
но смело жиган прёт на рога…

Босяк до гибели не согнётся
и не свалит из дикого места;
может в пустыне и загнётся,
оставив на земле свои реста…

По дороге пыльной,
с ветрягой сильной
канает уркан в края родимые,
впреди него дали невидимые;
с махрой во скрице,
с бородкой на лице
канает зека без конвоя домой:
так снова за лагерной брамой…