Людмила Кулагина - Да будет день!

Теперь я знаю, для чего страдала, —
Ведь холод зим не смог траву убить.
И мне не боль свою, а суету вокзалов
Ещё прописано судьбою полюбить.

Одиночество, друг, одинокость.
Мир, чужой языку и уму.
От винта будто ржавая лопасть
Загребает и тянет ко дну.

И раздавлена тёмной водою,
Может, там обрету тишину.
Разонравилось мне быть собою
И тащить за собою вину.

Я такой одинокой и прежде
От разлук временами была,
Но сегодня последней надежде
Я последнюю дань отдала.

Пусто будет в душе и пустынно:
Лишь песок и в песке – саксаул.
Если станешь любимым постылой,
То себя как любить мне саму?..

А себе, нелюбимой, не нужен
Мир заморских красот и чудес.
Мне теперь всё равно – море, лужа,
Раз не любят меня теперь здесь.

Снежинки падают так мягко и так нежно,
И вот уж на земле пуховый белый рай.
Но нет тепла в красе стерильно—снежной.
И на душе лишь сумрак и раздрай.

О чём не думала б, в душе одно – разлука.
И холод впереди, и что ни день – обман.
И будней суета не заглушает муку.
И, кажется, сей крест мне не по силам дан.

Но нет ни ропота во мне, ни упованья.
И под уныньем погребён когда—то пёстрый край —
Мои мечты, надежды и желанья.
И манит в нём уснуть – обманный снежный рай…

По—весеннему тенькает птица.
Солнца луч на решётке окна.
Нет предчувствий, что что—то случится.
Синь небес ожиданий полна,

Что закончится зимняя стужа,
Прекратится нелепый кошмар,
Засверкают зеркальные лужи,
Зазвенит надоедный комар.

Всё вернётся, как прежде, на круги.
Грусть растает, как льдинка в воде.
И надёжными будут подруги,
И друзья не оставят в беде.

Плод познанья не будет так горек,
Как прогорклый ненужный орех.
И дымком улетучится горе,
И простится уныния грех.

Запоют разноцветьем поляны,
И в симфонии солнечных дней
Я забуду про лживых и пьяных —
Про упившихся властью своей.

Извели меня печали,
Извела меня беда,
То ли черти накачали?..
Я от них туда, сюда, —

Никуда от них не скрыться,
Не уехать, не уйти.
Будто сон, и будто снится —
К смерти все ведут пути.

Ждёт она меня повсюду:
В подворотне и в лесу.
Остаётся только чудо —
Может, ноги унесу.

Стала в церкви свечки ставить,
И молиться всем Святым,
Умоляя переставить
Меня с чёрной полосы

Да на светлую полоску:
– Господи, спаси! Избавь!
Не гони судьбы повозку,
Не скажи в сердцах мне: «Слазь!

Всё. Довольно. Погрешила,
Счёт пришёл, пора платить.
Ночь тебе и саван сшила…»
Нет, о, Боже, дай пожить

Мне ещё на белом свете,
Небо видеть в облаках,
Песни петь, купаться в лете.
Тяжела Твоя рука,

То есть, не рука, десница.
Потерпи меня чуть—чуть.
Знаю, жизнь нам только снится,
А реальность – в вечность путь.

Я пока позаблуждаюсь,
Сон свой мрачный досмотрю.
Ведь когда я пробуждаюсь,
Вижу ясную зарю.

Я теперь миг каждый жизни
Буду, как брильянт, ценить,
И позволь без катаклизмов
Хоть немножечко пожить.

Может, как—то всё ж сумею
Жизнь свою я оправдать,
И дочурку я жалею,
Мне бы внуков повидать.

Понимаю, недостойна,
Мне ли это отрицать…
Но позволь чуток спокойно
Мне пожить: годков так …дцать.

Умолила. Окропила
Дом с молитвой одновá.
Тьма—полоска отступила.
Вот и чудо: я жива!

И пою я Славу Богу,
Что простил пока грехи,
Что светла опять дорога.
Даже пишутся стихи.

Мой дом безысходностью пахнет и горем.
Давно в нём не слышно родных голосов.
И я не бронхитом болею, а морем —
Лекарство мне лучшее – вид парусов.

И хоть отступило на время ненастье,
И высвечен солнцем порой горизонт,
Но здесь уж не будет безоблачным счастье,
И то, что прошло, забывать не резон.

Я помню свой страх и бессонниц бессилье,
Отчаянья слёзы в потухших глазах,
Молитвы и чьи—то незримые крылья,
И серебро, что блестит в волосах.

В стране, где гуляет сто лет бесовщина,
Где вместо раскаянья – новый разгул,
И праздники грустные, как годовщины
По тем, кто без веры навеки уснул…