Людмила Кулагина - Да будет день!

Одиночество сожмёт меня в комок,
Я под плед зароюсь на диване.
Напиши мне длинное письмо,
Для меня оно – как ключ к нирване.

Я себе запретила от боли любить.
Сколько можно огнём обольщаться?!
Нынче греет, чтоб завтра всё сжечь и сгубить,
И опять эта мука – прощаться.

Одиночество – вот неизбежный удел
Всех людей, что положен от века.
И в любови взаимной есть жёсткий предел
Совпадения душ человеков.

Есть у каждого личная боль и судьба,
И особо звучащие струны,
Есть мгновения мужества, страха, стыда,
И страданье, и смерть, и день Судный.

Но когда час пробьёт роковой отвечать,
Как избегну быть ввергнутой в муку,
Что не смела без страха любить и встречать
Со смиреньем и боль, и разлуку?..

Он для меня потерян навсегда.
И даже раньше, чем предполагала.
Когда сказал: конец, едва услышит «да».
И чувствам и мечтам пиши пропало.

Когда сказал, что увлекает пред—игра,
Что плод, трудом добытый, не прельщает,
Что завтрак хорошо бы получить с утра, —
Он до обеда верность обещает.

Но мне не трапеза нужна – любовь.
И я не путаю её с пищевареньем.
И рифма к ней, как ни банальна, – кровь.
И это кровь, действительно, а не варенье.

Люби за то, что просто есть.
Не за достоинства иль недостатки,
Не оттого, что посчитал за честь,
Не оттого, что дни твои несладки,

Не за надуманную роль,
Не из—за ревности иль мести,
Не за испытанную боль
И не за то, что будем вместе.

Не испить эту горечи чашу до дна!
Я приду к тебе, чтобы увидеть,
Как улыбка твоя холодна,
И как больно ты можешь обидеть.

Как для блеска эффектного слов
Ты меня пощадить не захочешь,
И на тайную радость ослов
Ты на мне язычок свой отточишь.

«Любовь приходит и уходит»,
А кушать хочется всегда.
И только утром солнце всходит,
Желудок спросит: «Где еда?»

Сначала это будет просто
Картошка, каша, хлеб, вода.
Но каждый день питаться просом?
Икры бы, сёмги – это да!

Бокал шампанского бы, трюфель,
И фруктов чтоб была гора!
А к ним…костюмы, пары туфель,
Духи и мебель и – ура!

Ах, да, ещё нужны колготки,
Бельё, ковры, пальто, меха.
И дом за городом, и сотки,
И хоть немножечко греха.

И в поисках разнообразья,
Не часто, иногда, чуть—чуть,
Себе позволить безобразья,
От скуки чтобы не уснуть.

Но, водрузившись в мягком кресле,
Скривишь в недоуменье бровь:
Купили всё для счастья если,
Куда и как ушла любовь?..

О, как смириться с подлостью измены?!
Когда душой ты к Богу устремлён,
Вновь уязвит тебя «иудино колено»,
Достав из приснопамятных времён.

Остави, Господи, нам дóлги наша!
Подай обманутым умение прощать!
Ведь завещал врагов любить Ты даже. —
Но как мне в сердце мýку укрощать?!

Оно болит! И так болит, – нет мóчи!
И не прощать зовёт, а плакать и кричать!
Отравлены и дни мои, и ночи, —
На них теперь предательства печать.

Но помня, что Твоим лишь попущеньем
Меня сразила не в честнóм бою праща,
Дай видеть обо мне и в этом попеченье,
Чтоб научить меня прощаться и прощать.

Я, увы, не английская леди,
А простая российская баба.
Крашу волосы хной цвета меди
И по радио слушаю «АББу».

На работу хожу, как на праздник,
Тот, который лишь повод напиться.
Мне знакома свобода как праздность
В тот момент, когда лень удавиться.

Столько дел переделать бы надо,
Но уже нет ни сил, ни стремленья.
Мне бы лошадью быть, а я – баба.
Вот такое сейчас настроенье.

Давно я так не проживала дни —
По—детски остро, вольно и беспечно.
Как будто жить нам предстояло вечно,
И знала я: мы в мире не одни.

Я каждый день свой помню, как подарок,
Где даже тьма лишь оттеняла свет.
И свет внутри меня стал снова чист и ярок,
И чудо обещал очередной рассвет.

Когда в душе моей настало лето, —
Я птиц услышала, увидела цветы.
Мне в зимний день так не хватало света.
И где тогда, о, Господи, был ты?!