Людмила Кулагина: Под сенью осени

Осенний свет, осенний свет, –
Он так прозрачно–чист и ясен.
И ты поймёшь: иллюзий нет,
Но всё же путь земной прекрасен.

И так пылал рябин костёр,
И птицы все сбивались в стаи,
Так клён был в небе распростёрт
И жёлтой грустью в синем таял,

Что этой грустью были мы
Заражены, полны и смяты.
И плыл в преддверии зимы
В саду забытый запах мяты.

Прислал даров чужой баштан –
Гора арбузов спелых, дыней.
Раскрыл коробочки каштан,
По–королевски щедрый ныне.

И тихо падают плоды,
Что отдаёт земле терновник.
Среди крапивы–лебеды
Жжёт свечки алые шиповник.

И облепиховый наряд,
И гроздь витая винограда,
И плющ – цветной огонь оград, –
Всё поздней осени награда.

И эта даль, и этот свет,
Непостижимый и прекрасный,
Затмит печаль ушедших лет:
Мы их прожѝли не напрасно.

Чуть с горчинкой дыханье сирени.
Счастье детское в пять лепестков.
Блажь ушедших во тьму сновидений.
Зыбь забвенья звенящих песков.

И куличики светлых песочниц
С золотистым песком прежних лет,
Где текучесть – мерило, не точность,
Где названий у времени нет.

Где веселье, качели, игрушки,
И затеи волшебной поры.
Мятный пряник во рту, с маком сýшки,
Дни – как фишки забавной игры.

И от солнца с дырою панама,
И ожоги от солнечных ванн,
И не строгая к шалостям мама,
И на волке – Царевич Иван.

Ни верѝг, ни заботы, ни долга,
Жизнь – без смерти, беспечные дни.
Если грусть, то, конечно, недолго,
Если слёзы – отрадны они.

Там и горе не так безысходно,
Там и радость по сей день живá.
Мой кораблик уплыл, сняты сходни.
Как давно в той стране я жила…

А вдруг издатель и мне позвонит,
День сюрпризом приятным затеется. –
Так инфант во мне прочно сидит,
Что на сказочки вечно надеется.7 августа 2008 г.

Кто знает, скажите, зачем –
Зачем этот свет, эти блики?
И всё обольщенье очей?
И лица, и скорбные лики?

Зачем эта песня сверчка
И утренний щебет синицы?
Как тает, как тает свеча,
Как гаснут и краски, и лица…

Над пропастью стóя во ржи,
Лишь в шаге от пропасти этой,
Зачем так душа дорожит
Игрой угасающей света,

Где вечер кроит облака
С сиреневым и с бирюзою,
И этот пурпурный закат
С твоей восхищённой слезою?

Зачем этот преданный взгляд
И кроткий скулёж спаниеля?
И книг за стеклом тихий ряд?
И новая завтра неделя?..

Зачем все цветения лет?
И солнца дуга: восток–запад?
Весь белый, но радужный свет?
И липы дурманящий запах?

Зачем пестрота наших чувств
В преддверье забвения Леты?..
Я жить без вопросов учусь:
Никто здесь не знает ответа.

И новый приветствую день,
И к свету тянусь, как растенье.
Тень ночи грядущей – лишь тень
Волшебной игры светотеней.

Не внемля критике, хвале не внемля,
Не ради денег, выгод, перспектив
Душа поёт – поёт про Жизнь и Землю, –
Диктует ей строку Императив[1],

Влекущий с непреодолимой силой,
Оставив все сомненья и дела,
С фатальностью отчаянно–счастливой
Искать и смысл, и рифмы, и слова.

И считывать пророчества из бездны,
И чувствам находить достойный звук,
И ничего в тот миг душе любезней
Нет в мире, кроме этих сладких мук.

Когда коня крылатого поймает,
Уздою рифмы укротит слова,
Душа парѝт, душа туда взлетает,
Где суд молчит и где немá молва, –

Она в других витает измереньях
По мáнию[2] Божественной руки.
И ей открыта Истина, а мненья, –
И слава, и хула, – так далеки…

Так приблизителен ближних портрет –
Плод отражений – познаний.
Много чего в нём, да истины нет:
Зеркало врёт ожиданий.

Дни бессолнечно–тоскливы.
Дни без чуда–волшебства.
Небо серо, молчаливо.
В тёмных почках спит листва.

И тоскует так о свете
Бесприютная душа,
Будто грусть тысячелетий
Сквозь неё глядит, дыша.

И смурны её глазищи, –
То ль в туманах, то ль в слезах.
Луч надежды сердце ищет:
Где ты, радость–стрекоза?..

Всё уныло, блёкло, тускло,
Ни просвета среди туч.
Не блеснёт хотя бы узкий,
Хоть случайный солнца луч.

Утро. Сумрак. Беспросветка.
Жизнь сама как будто спит.
Лишь синица, сев на ветку,
По–весеннему свистит.

Фити–пить! – поёт синица. –
Снег растаял, тает лёд.
Почему тебе грустится?
Отчего горчит твой мёд?

Фити–пить! Пусть хмýро утро, –
Потерпи, проглянет свет.
Фити–пить! Так будь же мудрой:
Твой в пути уже рассвет.