Виктор Топоров - Да здравствует мир без меня! Стихи и переводы

ни одного из принципа… А может,

такие девки – лучшие? Бог – добр?..

Что красота и ненависть совместны,

до вас не знали. Что любить не значит

прощать. Что лучше изменить родному

языцу, чем себе. Один Персей,

зеркальный щит подставивший Горгоне,

вам равен. Где ваш меч? Держите мяч!

Набоков умер. Это ль не прискорбней

локальной термоядерной войны?

А впрочем, и Набокова не жалко.

1978

Она – не то, чтобы с югов,

Но из такого леспромхоза,

Что аж обуглилась, стервоза, —

Питает пылкую любовь

К нему – белесому, как лунь,

Кандальнику пивного бара,

Который, одурев от жара,

Ей не «давай» твердит, а – «сдунь».

Они в объятии слились

На раскаленном тротуаре,

Но от таких прелиминарии

Неудержимо тянет ввысь —

В подъезд, а там и на чердак. —

Им вслед уставился негроид. —

А что на свете жить не стоит,

Мы знаем четверо и так.

1977

На девятый день

соберутся вновь —

у кого вино,

у кого любовь,

у кого тоска,

у кого мигрень.

Соберутся вновь

на девятый день.

А за восемь дней,

как за восемь лет,

кто-то станет сед,

кто-то станет слеп,

и растает след,

став еще длинней, —

не за восемь лет,

а за восемь дней.

Эти восемь дней

меж землей и тьмой

мается душа,

просится домой,

но ни дома нет,

ни дороги нет.

Эти восемь дней

словно восемь лет…

Не трогайте банановой республики,

В которой ни единого банана.

Не трогайте невинности, распутники,

Вонючими ручищами Онана.

Не трогайте банановой колонии,

В которой нынче все республиканцы.

Не трогайте руками, уголовники,

Мы знаем ваши игры, танцы-шманцы.

Мы знаем ваши честные намеренья,

Мы знаем ваши полные карманы.

Не трогайте руками, злые мерины,

Мы знаем ваши сочные бананы.

Не трогайте, пускай она побесится,

Пускай она нетронутой побудет.

Ну, месяц потерпите. Ну, полмесяца.

Вас не убудет, хоть и не прибудет.

1980

О чем под Новый Год, неандерталец,

подумаем, сося нечистый палец?

О нашей эре? О донашей эре?

О ношеной, но как бы новой шкуре?

О хорошо сколоченной пещере?

О крепко заболоченной лазури?

О непривычно выносимой стуже?

О неприлично небольшой потере?

Снаружи лужи, а могло быть хуже.

И воют звери, а могли б – не звери.

О яловых лаптях? Еловых лапах?

О щелкающих жиром эскалопах?

Они всегда сбегаются на запах.

Они всегда кидаются на тропах.

Они всегда бесчинствуют на трупах.

Поэтому и пир наш будет робок.

Поэтому и дым схороним в трубах.

Поэтому уменьшимся в масштабах —

так, чтоб в пещере собственного мозга

зазимовать без дерзостного визга,

тем избежав заслуженного лязга,

тем избежав простуженного лузга, —

еще не рядом, но уже так близко.

1980

He спит Орда, пока не лягут ханы.

Ведь вся Орда – передовой отряд.

Мы завтра будем, парни, бездыханны.

А нынче спать, покуда ханы спят.

Они вчера с князьями засиделись.

В шести шатрах рекой лился кумыс.

Бараньи туши, жир стрелял, вертелись.

И лишь в седьмом грустили, запершись.

Настала ночь – татарская, родная.

Луна вошла, как шашка, ей в ладонь.

Зачем ты ржешь, мой конь, пути не зная?

Еще не кровь, не время, не огонь.

Ты, девка, будь со мной в дорогу нежной.

На этом и стоим, неутомим.

Там, на Руси, опять небезмятежно.

Ах, мать твою, как мы их усмирим!

Помчимся в чистом поле с честным гиком.

А нам навстречу только тщетный крик.

В Европе знают о монголе диком.

Лишь на Руси известно, как он дик.

Оно конечно, каменные грады.

Дружинники, запасные полки.

Порежем, срубим, сгубим без пощады.

Спалим страну от Вислы до Оки.

Сережек не проси с такого дела.

Не жди ни сукон, сучка, ни коров.

Вернусь, и ладно. Вон уж, заалело

И подханята вздрынули с ковров.

1981

Желанье пережить Наполеона,

при всей невероятности, простому

поручику в полку во время оно

хранило верность и не обмануло.

Куда трудней атаку эскадрона

и тяжкий гул московской канонады

выдерживать, не выходя из дому,

терпеть, уставясь в собственное дуло,

не отрывая задницу от стула,