Борис Херсонский - Кабы не радуга

Змий о трех головах – проявление атавизма —
разевает рты, и из каждой пасти
вытекают три источника классического марксизма
и с плеском впадают в три его составные части.

Три составные части соединиться не в силах,
марксизм расстроен и змий трехглавый расстроен.
Но вот идет вперед и несет на мужицких вилах
голову барина Ленин – отважный воин.

И змий навстречу ему отважно хвостом виляет,
и девушка Надя отважно спит на перине.
Вот круглое чудище – огромно, стозевно и лает,
о чем товарищ Радищев писал Екатерине.

Все это я проходил в медине, курсе на третьем,
вот, роюсь в воспоминаньях не очень точных.
Потому что трехглавого змия скоро мы снова встретим,
и надо успеть законспектировать первоисточник.

Берегу твой сон, потому что всегда хотел
быть одним из героев твоих сновидений, одним из тел,
приведенных в движенье силой твоего воображенья,
не подвластным законам логики, притяженья,
молодым, безмозглым – даром что поседел.

Сама рассуди – для чего тебе хмурый дед,
в перспективе – старец, инвалид, дармоед,
себе под нос бормочущий чьи-то строки,
проклинающий молодость, ее грехи и пороки,
под бока подтыкающий старый плед?

Лучше быть прозрачным видением, вовлеченным в полет
или бег,
двугорбым верблюдом, входящим в Ноев ковчег,
кентавром, топчущим заливные луга Эллады,
трагической тенью на фоне мировой клоунады,
пушкинским Черномором, выходящим на сонный брег.

В общем, я верю, что в снах твоих у меня
больше шансов, чем при свете жаркого летнего дня,
под отцветшей вишней, на облезлой кушетке дачной
тяжело возлежащего с гримасою мрачной —
только тревожных мыслей броуновская толкотня.

Судно движется к проливу меж Харибдою и Сциллой,
там стоит авианосец, не дает войти в пролив.
Моряки авианосца пьют портвейн со страшной силой,
капитан авианосца вышколен и молчалив.
Вероятно, Одиссею не видать отчизны милой,
не сидеть ему с газетой на лугу, в тени олив.

Не видать ему Итаки – все танцуют там сиртаки,
там построены бараки и от нас ограждены,
там текут большие реки, в реках тех зимуют раки,
детки чаще от кентавров незаконно рождены.
Рубежи вокруг Итаки – море, воины, собаки,
Одиссей напрасно плачет – не видать ему жены.

Вот стоит авианосец, недомерки-канонерки
словно детки возле мамки пляшут, кружатся, снуют.
Что им всем до Одиссея, до жены-пенсионерки,
создающей для скитальца окончательный уют?
Одиссей готовит паспорт, вероятно, для проверки.
Мужеложцы-мифотворцы спят во глубине кают.

Мы там были, пиво пили, по усам стекало или
в рот попало – мы забыли и не вспомним никогда.
Вдалеке поют сирены – это запись на виниле,
за бортом уныло плещет средиземная вода.
Мы быков священных съели, мы себя не сохранили,
мы частицы вечной пыли, что занесены сюда.

город почтовый ящик номер находится где-то
где не наше дело но там завод заводская столовка
но еще там есть подземная шахта а в ней ракета
а в ракете ядерная боеголовка

а в той ракетной головке того урана
сколько дай бог мозгов в твою черепную коробку
и хотел бы я поглядеть на того барана
который возьмет и сдуру нажмет на кнопку

а пока что гномы кроты и круглые черви видать дождевые
каждую полночь сползаются к большой сигаре из стали
ахают охают как будто видят впервые
хотя они таких видали-перевидали

хоть кроты слепцы а черви глаз не имеют
не разделяют света и тьмы как в первые сутки творенья
но под землей они не хуже нашего видеть умеют
вот положат в землю поймешь глаза не нужны для зренья

а над землею город номер почтовый ящик
не сказать что с виду чем-нибудь необычен
от районных центров не ящиков настоящих
с пьяного глаза даже не очень отличен

разве только нет магазинов все выдают по талонам
распределители пронумерованы каждый столб украшен
часами
по ступенькам вниз железная дверь опять же вход
посторонним
и парикмахерских нет волосы тут выпадают сами