Юнна Мориц - Стихотворения

Уже приударили скрипочки,
И дух упирается в плоть,
И цыпочки встали на цыпочки
И взяли батисты в щепоть!

Скорей свои кудри-каракули
Роняй же ко мне на плечо,
Чтоб мы танцевали и плакали,
Друг друга обняв горячо.

Нам есть от чего переплакаться
И переплясаться с тобой!
Мы выросли обе из платьица
В простор наготы голубой.

А всюду намеки туманные,
Что будем… ах, страшно сказать!
Я — черная, буду я черной землицей,
Ты — белая, будешь черемухой виться
И черную землю сосать,
И пьяные, белые, пряные
Цветы на дорожку бросать…

Черемуха, дай надышаться
На осень, на зиму вперед —
Ведь надо на что-то решаться
Все время, всю жизнь напролет!

Сошью суровой нитью паруса
И волосы свяжу суровой нитью.
Я вижу ветер там, где небеса.
Моих любимых мыслей голоса
Прервали сон, чтоб разбудить к отплытью.

На океане — зимние холмы,
Там снег струится, как в клепсидре время.
Суровой нитью к небесам зимы
Пришиты звезды по утрам. И мы —
Суровой нитью. Магма — в этой теме!

Когда плыву за цельным молоком,
За хлебом и стиральным порошком,
А рядом парус мой идет пешком, —
Не оттого ль душа моя здорова,
Что нить моей основы так сурова?

Суровой нитью держится мой дух,
Он как бы недоступен для разрух.
В разлуке с кем должна я сохраниться,
Что столь суровой нитью взор и слух
Прижаты к миру, чтоб рубцом родниться,

Суровой нитью и суровым швом
Со всем живым, что есть во всем живом?
С каким неистощимым напряженьем
Поглощена прядильня умноженьем
Суровых нитей в лоне мировом!

Суровой нитью братства скреплена
Я с тем и с той, чья нить еще суровей,
Нет разницы — дружна иль влюблена,
Сурова нить, вынослива она,
Равно длинна для дружб и для Любовей.

Суровой нитью к жизни привяжу
Свое дитя, которое держу
Сегодня утром на ладони крупной
Над океаном, льнущим к рубежу,
Откуда вечность кажется доступной.

Суровой нитью привяжу к ветвям,
Как звезды-к небу, розы-к соловьям,
Искусства и науки-к сыновьям!
Так привяжу, как наши бездны к высям.
Так привяжу, что будет независим.

Снисходительно и кротко
Ветер властвовал волною,
И луна плыла, как лодка,
И ладья плыла луною.

И в листве и в небосводе
Отроптало возмущенье, —
В этом виде, в этом роде
И предстало все прощенье

В полноте ненарушимой,
В доброй вести о поправке
Духа, ставшего вершиной
Человечества и травки.

И почти одновременны
Были свет и тьма ночная,
И творились перемены,
С наших мыслей начиная.

Бледен сад, леденеют качели,
Замерзает в оскомине дом.
На стене шелестит Боттичелли, —
Это было и будет потом.

На веранде сквозняк запустенья —
Ни души, ни мяча, ни лото,
Ни купальника нету, ни чтенья, —
Никогда, и нигде, и ничто.

Мерзнет в мыльнице красное мыло,
Склоны дней отодвинуты в тень,
Две смородины грустно и мило
Прогибают волнистый плетень.

Стекловидных морозов припадки
Истончают бревенчатый сруб,
Помидоры задавлены в кадке,
Голос вьюги от нежности груб.

Хорошо в этом холоде спится,
Хорошо сочиняется мне,
И перо утопает, как спица,
В пряже вымыслов, здравых вполне.

Что со мной? Ничего не случилось.
Стала письменной устная речь.
Я с великим трудом научилась
Свой душевный порядок беречь.

Серебристого дня семигранник
Прозвенел об железо оград,
Уходя, как стакан в подстаканник,
Как виденья уходят во взгляд.

Снег в кустарнике прорези сузил,
И лицо благородит мороз,
Как попытка затягивать в узел
Золотое беспутство волос.

Это было со мною во мраке вечернем,
Это было со мною в тумане пещерном,
Это было — поскольку душа не забыла! —
В прежней жизни моей, до знакомства с модерном.