Юнна Мориц - Стихотворения

Святослав не предавался неге, —
Спал на жестком, в поле пировал.
На него напали печенеги
И в бою убили наповал.

Печенежский князь любил искусство!
Был коварный воин, зверолов.
Вызывала в нем глухие чувства
Форма человеческих голов.

Сердце княжье исчервила слава,
Был он дик, завистлив и ревнив.
Приказал он череп Святослава
Сделать чашей, форму сохранив.

Вот в шатер, рабами окруженный,
В новой чаше принесли вино —
Желтый череп, смертью обнаженный,
Отразило весело оно.

Запах битв, победная усталость,
Страсть к рабыне, гроздь других страстей,
Сила, смелость-от всего осталось
Желтое мерцание костей.

Но в глубинах розового сока,
В чаше из останков естества
Было небо, как всегда высоко,
Жизнь была в разгаре торжества!

Надежды — вот причина слез!
Подите прочь, сердца невежд!
Поэт не плакал бы всерьез,
Когда бы не было надежд!

Он — не чувствительный герои
С прикрасой мокрых уст и вежд,
Но он рождается порой,
Когда полным-полно надежд!

Когда надежд полным-полно,
Поэт рождается на свет,
И жить ему не суждено,
Когда надежды больше нет!

Надежды свет-его глазам
Доступен больше, чем другим.
Москва, поверь его слезам,
Хотя не веришь никаким!

Поверь слезам его, Москва!
Сей рев — не от плохих одежд.
Он плачет — значит, в нем жива
Надежда жить не без надежд.

Чудесно рухнуть на опушку!
Спиной — в тюфяк, щекой — в подушку,
И нежной ленью овладеть
Не по верхам, а в совершенстве,
Чтобы в растительном блаженстве,
Как шмель над клевером, гудеть!

Пластом — в простор! Двумя руками
Обнять траву с ее жуками,
Глотать зверинца аромат.
Из кожи — вон! И в эти кущи,
Где краток век, народы гуще,
Иные краски и формат.

В раю не держат изваяний!
Он — для купаний, для валяний
И для других счастливых дел!
И не повальное жеманство,
А здравый дух раблезианства
Там населеньем овладел.

На лучший мир не уповая,
Цветет культура смеховая,
Комедиантство, анекдот,
Пьерро танцует в балагане
На барабане, гол как в бане, —
И развлекает свой народ.

Когда смешное хлещет в уши,
Само бессмертье хлещет в души,
Как виноградное вино,
И в передышке все забыто:

Короткий век, угрюмство быта,
И все трагичное — смешно!

Легко вернешься в муравейник,
Согреешь на плите кофейник,
На ужин зелень пожуешь.

Равно простейшим и приматом,
Ты насладишься ароматом
Того, что длишься и живешь!

Благословенна передышка,
Когда хохочешь, как мартышка,
Над роком, смертью и судьбой,
Над женщиной и над мужчиной!
Проверка вольностью бесчинной —
Осталась ли душа с тобой!

Иначе в бытности суровой,
Где дрожь горячки нездоровой
Нас бьет в тщеславии пустом, —
Возможны всякие потери!
Душа найдет прореху в теле,
А возвратит ее потом
Рогатый скот у адской двери.

Невозвратимо далеко
(Лет двадцать позади!)
Все непомерно велико,
На что ни погляди, —
Огромна страсть,
Огромна грусть,
Огромен стыд и сад,
Огромна гроздь,
Огромна горсть,
Огромно все подряд!

Огромно все, что там летит
И тонет навсегда, —
Одни гиперболы плодит
Тот воздух, та вода!
Огромно все, что на свету,
И все, что там в тени.
Там набирают высоту
Гиперболы одни!

Там — необъятный виноград
И сливы — с мой кулак.
За двадцать лет мороз и град
Их не побьют никак!
И нет как нет такой стены,
Завесы, пелены,
Чтоб оградить от той страны
Теперешние сны.

Там образ совести свиреп —
Он бьет в колокола,
И тяжким делает мой хлеб,
И портит мне дела!
Он отрубает топором
Окольные пути,

Где можно все со всех сторон
Объехать, обойти…
Когда б не это, ах, мой друг,
Сто благ с тобой деля,
Уж я такой дала бы крюк,
Такого кругаля!..
Но выбор мой — не плод ума.
Да кто я, боже мой?!
Ведь я сама не так пряма,
Чтоб выбрать путь прямой!
Ведь я — никто, я — свет да тьма,
Я только раз живу.
Я не сама, ох, не сама
Над глубиной плыву, —
Я обошла бы стороной,
От жизни взяв свое.
Но совесть помыкает мной,
И я боюсь ее!
Боюсь теперь, боюсь потом,
Боюсь, она умрет.
На том держусь я за бортом
И обгоняю флот.