Хаким Фирдоуси - Шах-наме

И под карнай, под грохот барабана
Все всколыхнулось воинство Ирана,

И тронулось в доход во тьме ночной,
Как пламя по сухой траве степной.

Когда заря нагорье осветила,
Ночь власяницей голову укрыла,

И, погоняя черного коня,
Бежала от блистающего дня.

Вот подошли полки, шумя, как море,
К дневной стоянке на степном просторе.

Был день весенний, словно дар творца,
Отрадный и пленяющий сердца.

Шатры по всей долине забелели,
Наполнить чаши кравчие успели.

Вдруг леденящий ветер с гор подул,
Тревогой дух царя захолонул…

Весь мир затмила туча тенью черной,
Исчезли очертанья грани горной,

Из тучи повалил косматый снег,
Столбами закрутил косматый снег.

Три дня, три ночи не переставая,
Свирепствовала буря снеговая.

В шатрах промерзших люди полегли
И двигаться от стужи не могли.

Скажу: утком был воздух, снег — основой.
Царь стыл, беспомощен в беде суровой.

Сказал Пшутану: «О, как тяжело!
Какое злое горе к нам пришло!

Как мужественно шел я в пасть дракона,
А здесь ни меч, ни щит — не оборона!..

Молитесь же! Взывайте к небесам!
Да слышит вас творец великий сам!

И если он не сжалится над нами,
Мы все бесследно сгинем под снегами».

Наставник шаха на путях добра —
Пшутан молился в темноте шатра.

Все войско к небу простирало руки,
Моля об избавлении от муки.

И вдруг повеял теплый ветерок,
Очистил небо. Заалел восток.

Сердца надеждой утро озарило,
И войско бога возблагодарило.

И учредили пир богатыри.
Три дня вкушали мир богатыри.

Потом сошлись князья по зову шаха.
И он сказал носителям кулаха:

«Обоз оставим. Налегке пойдем —
С оружьем, в снаряженье боевом.

Чтоб не страдать от голода и жажды,
По сто верблюдов в полк возьмите каждый.

На них навьючьте бурдюки с водой,
Зерно коням, бойцам — мешки с едой.

В укрытье здесь оставьте груз излишний.
Врата удач откроет нам всевышний.

А кто не верит в помощь неба, тот
Ни счастья, ни добра не обретет.

Мы одолеем с помощью Йездана
Могущество язычников Турана!

И станет каждый всадник наш богат.
Когда оплот Арджаспа будет взят».

Когда в багрец вечерний облачилось
И на закат светило дня склонилось —

Навьючили верблюдов и пошли
В неведомую даль чужой земли.

Когда в походе полночь миновала,
Протяжно в небе цапля закричала.

Услышав цаплю, гневом вспыхнул шах.
Велел Гургсара притащить в цепях.

Сказал: «Ты клялся мне, что край безводен,
Непроходим и к жизни непригоден?

Но цапли водяной я слышал крик.
Тебя погубит лживый твой язык!»

Гургсар ответил: «Здесь, в степи спаленной,
Есть где-то родники воды соленой.

И есть потоки ядовитых вод,
Но только зверь из них да птица пьет».

Царь молвил: «Этот пленник, чуждый чести,
Я вижу, помышляет лишь о мести».

И быстро он вперед повел войска.
Душа — отважна, вера в нем крепка.

Час миновал еще. Вдруг — что за чудо? —
В дали степной раздался крик верблюда.

Услышав, царь возликовал душой
И поскакал вперед, покинув строй.

Увидел под редеющею мглою
Широкую реку перед собою.

И караван большой на берегу.
Вот первым нар-верблюд вошел в реку.

И стал тонуть он, и ревел протяжно,
Исфандиар шагнул в реку отважно,

На берег нара выволок тотчас
И с ним погонщика-беднягу спас.

К царю Гургсара стража притащила,—
Дрожал от страха тюрок из Чигила.

«Зачем ты лжешь, презренный? — царь спросил.—
Ты, змей, мое терпенье истощил!

Ты разве нам не говорил, негодный,
Что все мы здесь умрем в степи безводной?