Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Царь поднял войско, снарядил обоз,
Повел людей в поход при свете звезд.

Шли ночь… И вот уж над земной чертой
Блеснул им шлем рассвета золотой.

Когда Овен, как яхонт, засветился,
Дол, как весна, смеющийся открылся.

В поход Исфандиар сбираться стал.
Сосуд вина и золотой фиал,

Тамбур сереброструнный взял с собою,
Готовясь будто к пиру, а не к бою.

Сел на коня и въехал, словно в рай,
В благословенный и цветущий край.

Тюльпанами лужайки красовались,
Деревья над ручьями наклонялись.

В зеленой чаще он сошел с коня,
Где по камням родник бежал, звеня.

Он сел и чашу осушил сначала.
Когда же сердце в нем возликовало

И пламя потекло в его крови,
Под свой тамбур запел он о любви.

Так пел Исфандиар мироискатель:
«Отрады мирной не дал мне создатель!

Всю жизнь в походе я, всю жизнь в боях.
Львы и драконы на моих путях.

Одни труды — ни радости, ни холи,
И от любви и счастья нет мне доли!

Пусть утолит мне сердце вечный свод,
Пусть мне подругу милую пошлет!»

Из чащи ведьма песню услыхала
И видом как цветок весенний стала.

Сказала: «В сети мне попался лев.
Желанье счастья в сердце, а не гнев».

Под чарами пленительной личины
Сокрыв свой облик мерзкий и морщины,

Она тюрчанкой стала, скажешь ты,
В сиянии волшебной красоты.

Стан — кипарис; как мускус, черен волос;
Лицо как солнце; птичье пенье — голос.

Ланиты, грудь — цветущая весна.
Внезапно вышла к витязю она.

Увидев пери, шедшую из чащи,
Он громче заиграл, запел он слаще.

Он пел: «О вечный, правосудный бог!
Ты сам — в горах, в пустынях мне помог.

Я пел о пери, я взывал о милой,
О счастье в жизни трудной и унылой.

И ты открыл мне милосердья дверь,
Ты гурию мне въявь послал теперь».

Он чашу налил ей вином старинным,
И нежный лик ее зардел рубином.

Но у него, — что ведьма не ждала,—
С собою цепь заветная была.

Пророк Зардушт, Гуштаспа одаряя,
Цепь эту вынес из пределов рая.

Цепь из небесной стали, как аркан,
Стянул на шее ведьмы Руинтан.

Внезапно ведьма львом оборотилась.
За меч он взялся, помня божью милость,

И так сказал: «Хоть гору сокруши —
Ты безопасна для моей души.

Хоть тигром зарычи, хоть пой по-птичьи,
Вот меч — явись мне в подлинном обличье».

Глядит — старуха мерзкая в цепях,
С лицом, как сажа, в белых сединах.

Мечом взмахнул он, ведьму обезглавил,
Траву и меч кабульский окровавил.

Едва он ведьму замертво поверг,
Как в полночь — ясный небосвод померк.

Завыла буря, туча навалила
И черной тенью ясный день затмила.

Сел муж в седло, на стременах привстал
И, словно гром ревущий, закричал.

Вновь посветлело, и Пшутан явился
И делу пахлавана удивился.

«О достославный шах! — воскликнул он.—
Что пред тобою — ведьма, лев иль слон?

Будь вечно счастлив, радуйся, живи!
Весь мир нуждается в твоей любви!»

Огонь рвался из темени Гургсара
При вести о делах Исфандиара.

И преклонился пред лицом творца
Носитель славный фарра и венца.

В той чаще он шатер велел разбить
И скатерть золотую расстелить.

И старшему из стражников суровых
Сказал: «Веди заложника в оковах!»

Угрюмого, с поникшей головой
Гургсара царь увидел пред собой.

Вина велел открыть источник красный.
Три чаши выпил вновь Гургсар злосчастный.

Сказал Исфандиар: «Ну, кознодей,
Взгляни, что стало с ведьмою твоей!

Ты видишь — голова ее чернеет
На дереве? А ведь она умеет,—

Ты говорил мне, — светлый день затмить,
Пустыню может в море превратить…

Скажи: какое завтра чудо встречу,
С каким врагом готовиться на сечу?»