Льюис Кэрролл - Фантасмагория и другие стихотворения

Фотография не вышла.
Следом старший сын — блестящий,
Славный Кембриджа питомец,
Он хотел бы, чтобы образ
Эстетически стремился
В самый центр, к его булавке,
К золотой его булавке.
Он из книг усвоил это
Джона Рескина, который
«Современных живописцев»,
«Семь столпов архитектуры»
Написал и много прочих;
Но, возможно, он не понял
Смысла авторских суждений.
Как бы ни было, однако
Неудачным вышло фото.

Вслед за ним его сестрица
С пожеланьем очень скромным,
Чтоб на фото воплотился
Взгляд ее «прелестно-кроткий».
«Кротость», так она решила,
В том, что левым глазом смотришь
Влево искоса с прищуром,
Правый глаз потупив долу
И кривой улыбкой скрасив.
Но, когда она просила,
Не ответил Гайавата,
Словно он ее не слышал.
Лишь когда она взмолилась,
Улыбнулся как-то странно,
«Все равно», — сказал он хрипло
И умолк, кусая губы.
В этом не было ошибки —
Фотография не вышла.
То же с сестрами другими.
Самый младший сын последним
Перед камерой явился.
Был настолько он взъерошен,
Круглолиц и непоседлив,
Куртка так покрыта пылью,
Прозван сестрами своими
Был настолько он обидно —
Джонни-Папенькин сыночек
Или Джекки-Недомерок,
Что на фото, как ни странно,
По сравнению с другими
Получился он неплохо,
Пусть хотя бы и отчасти.

Напоследок Гайавата
Всю семью собрал толпою
(«Группой» — так сказать неверно),
И отличный сделал снимок,
На котором наконец-то
Вся родня удачно вышла.
Каждый был самим собою.
А затем они ругались,
Невоздержанно ругались,
Так как снимок был ужасен,
Как в каком-то сне кошмарном.
«Что за жуткие гримасы,
Очень глупые и злые —
Так любой нас сразу примет
(Тот, который нас не знает)
За людей весьма противных»
(Так, наверно, Гайавата
Размышлял не без причины.)
Все кричали раздраженно,
Громко, зло — так воют ночью
Псы бездомные, и кошки
Так визжат в безумном хоре.
И тогда его терпенье,
Прирожденное терпенье
Вдруг ушло необъяснимо,
А за ним и Гайавата
Всю компанию покинул,
Но покинул не бесстрастно,
Со спокойным, сильным чувством,
Чувством фотоживописца,
А покинул в нетерпенье,
В чрезвычайном нетерпенье,
Выразительно заметив,
Что не вынесет он дольше,
Неприятнейшую сцену.
Наспех он собрал коробки,
Наспех их увез носильщик,
На тележку погрузив их,
Наспех взял билет и сел он,
Сел на самый скорый поезд.
Так уехал Гайавата.

Она весь день была бледна,
Таила грусть во взоре,
Вздыхала к вечеру она,
Своей печали вторя:
«Я завтра спеть тебе должна
Элегию в миноре».

Сказать же, право, я не мог,
Что рад был слышать это,
И я, свой горестный чертог
Покинув до рассвета,
Блуждал, пока не вышел срок
Печального обета.

Сестра-печаль! Мой скудный кров
Ты скорбью наполняешь,
Я возносить хвалу готов,
Когда ты засыпаешь,
Но, только сбросишь тяжесть снов,
Ты вновь слезу роняешь.

Желая утолить хандру,
(За слог прошу прощенья)
Я в Сэдлерс Веллс свою сестру
Повел на представленье
В надежде, что она к утру
Изменит настроенье.

Я пригласил троих повес:
Они могли всегда вам
И меланхолию, и стресс
Смирить веселым нравом.
Был Джонс игрив, был Браун резв,
А Смит был самым бравым.

Служанка подала обед
И так была любезна,
Как я учил ее… Но нет —
Вновь слез отверзлась бездна.
Сам Джонс шутил с ней тет-а-тет,
Все было бесполезно.

Игривый Джонс, игрив вдвойне,
В весьма шутливом роде
Повел рассказ свой о цене
На обувь и погоде.
Она в ответ одно: «Мне не
Помочь в моей невзгоде».