Льюис Кэрролл: Фантасмагория и другие стихотворения

Побейте собаку хорошим кнутом
(Жесток сей поступок — не спорю),
Но именно так воют ночью и днем
Холодные ветры с моря.

Я нянюшек вижу, ведущих ребят,
С недетским упорством во взоре
Несущих снопы деревянных лопат,
Конечно, по берегу моря.

Кто столько древесных истратил пород
На эти лопатки? О горе!
То был вероятней всего идиот
Или любитель моря.

Влечет вас стихии манящая песнь
Поспорить с волной на просторе.
А если вас скрутит морская болезнь?
Ну как? Привлекательно море?

Вам нрав насекомых прибрежных знаком?
Нет? Тот, кто не слишком проворен,
Узнает немедленно, взявши внаем
Жилье подешевле у моря.

Вы любите кофе с приморским песком,
А в чае соленую горечь?
И яйца по вкусу вам с рыбьим душком?
Выходит, вы выбрали море.

И если тех лакомств изведав сполна,
Вы в лес не запроситесь вскоре,
Пусть мочит вам ноги морская волна.
Вам рекомендовано море.

Люблю я на море живущих друзей,
И я у них тоже в фаворе,
Но в обществе их удивляюсь сильней,
Как может нравиться море.

За ними на скалы, ленив и устал,
Я лезу, забыв об опоре.
И что же я слышу, сорвавшись со скал?
Как восхитительно море!

И чувствую я, что смеялись друзья
В чрезмерном каком-то задоре,
Как только соскальзывал в лужицы я,
Те, что оставило море.

А у меня есть добрый коник
А зависти — ни йоты,
Ко всем, кто хлещет по попоне,
А нос их в каплях пота,
Зачем же так колотят пони,
Коняшку из капота!

Мое седло… — Со стременами? —
Спросили вы, — для пят?
Нельзя мне ездить в этом сраме —
Коняшки не простят.
Ведь стремя для баранов, сами —
Не лучше вы ягнят.

А у меня есть удила —
Изысканны, прекрасны,
Но не пригодны для осла,
Спешащего к Парнасу!
Они коням дают крыла —
То удила Пегаса.

С плеч могучих Гайавата
Фотокамеру из бука,
Полированного бука
Снял и сей же час составил;
Упакована в футляре,
Плотно камера лежала,
Но раздвинул он шарниры,
Сдвинул стержни и шарниры
Так, что ромбы и квадраты
Получились, словно в книгах,
Книгах мудрого Евклида.
На треногу все воздвиг он —
Заползал под темный полог —
Простирал он к небу руки —
Восклицал: «Не шевелитесь!» —
Сверхъестественное действо!
Вся семья пред ним предстала.
Все по очереди, чинно.
Перед тем, как сняться, каждый
Предлагал ему, как лучше,
Как получше выбрать позу.
Первым был отец семейства:
Он у греческой колонны
Пожелал расположиться,
У стола хотел стоять он,
У стола из палисандра.
Он держал бы свиток крепко,
Крепко левою рукою,
В сюртуке другую спрятав
(Так, как будто Бонапарт он),
Простирал бы взгляд в пространство,
Взгляд унылый дикой утки,
Побежденной злою бурей.
Героическая поза!

Только зря — не вышел снимок,
Ибо он пошевелился,
Ибо он не мог иначе.
Вслед за ним его супруга
Перед камерой предстала,
Разодетая в брильянты
И в атлас, в таком наряде
Краше, чем императрица.
Грациозно боком села,
Вся исполнена жеманства
И с огромнейшим букетом,
Большим, чем кочан капусты.
Так она, готовясь к съемке,
Все болтала и болтала,
Как мартышки в чаще леса:
«Так ли я сижу, мой милый?»,
И «Хорош ли выйдет профиль?»,
«Не держать ли мне букетик
Чуть повыше, чуть пониже?»