Эмили Дикинсон - Стихотворения

T is little I could care for pearls
Who own the ample sea;
Or brooches, when the Emperor
With rubies pelteth me;

Or gold, who am the Prince of Mines;
Or diamonds, when I see
A diadem to fit a dome
Continual crowning me.

Зачем мне жемчуг, что во тьме
На дне морском нашли,
И ярких пригоршни перстней
Из рук владык земли,

И золото, подземный князь!
Дороже во сто крат
Венец возносят надо мной
Восход или закат.

Father, I bring thee not myself, —
That were the little load;
I bring thee the imperial heart
I had not strength to hold.

The heart I cherished in my own
Till mine too heavy grew,
Yet strangest, heavier since it went,
Is it too large for you?

Всевышний, не себя дарю:
Пустячен дар такой.
Вот сердце — ярче и ценней,
Чем слиток золотой.

Оно в моем, как тяжкий плод,
Взросло назло судьбе.
Мне больше сил недостает…
Достанет ли Тебе?

We outgrow love, like other things
And put it in the drawer,
Till it an antique fashion shows
Like costumes grandsires wore.

Мы вырастаем из любви.
Как детское тряпье,
На дне глухого сундука,
Забыв, храним ее.

Но время свой чекан кладет
На все, и вот она,
Как предка памятный наряд,
На свет извлечена.

Superiority to fate
Is difficult to learn.
'T is not conferred by any,
But possible to earn

A pittance at a time,
Until, to her surprise,
The soul with strict economy
Subsists till Paradise.

Судьбу решаясь превозмочь,
Напрасно ждать чудес:
Наш путь — одна рутина,
Совсем не дар небес.
По капле, незаметно,
По крохе, не спеша —
Пока взрастит свой тихий рай
Смиренная душа.

My life closed twice before its close;
It yet remains to see
If Immortality unveil
A third event to me,

So huge, so hopeless to conceive,
As these that twice befell.
Parting is all we know of heaven,
And all we need of hell.

Уж дважды свет дневной в глазах
Померк, а я жива…
Осталось лишь самой предстать
Пред ликом божества,
И Вечность, в третий раз уже,
Позволит мне взглянуть
Глаза в глаза, будя в душе
Смятение и жуть.
Бессилен ум у адских врат,
У входа в горний Храм…
Лишь так нам рай открыт, и ад
Лишь этим страшен нам.

We never know how high we are
Till we are called to rise;
And then, if we are true to plan,
Our statures touch the skies.

The heroism we recite
Would be a daily thing,
Did not ourselves the cubits warp
For fear to be a king.

Не знаешь, кто ты и каков,
Пока, на трубный вой,
Не встанешь прямо, облаков
Касаясь головой.

Героем стать любой из нас
Сумел бы, как ни прост,
Когда б осмелился хоть раз
Подняться в полный рост.

A face devoid of love or grace,
A hateful, hard, successful face,
A face with which a stone
Would feel as thoroughly at ease
As were they old acquaintances, —
First time together thrown.

На нем не оставляли след
Любовь, сочувствие… В нем нет
Ни прелести, ни теплоты.
Его застывшие черты
Надменны в пышной раме.
Лицо — как пласт известняка.
Владелице наверняка
Уютнее с камнями.

I have a king who does not speak;
So, wondering, thro' the hours meek
I trudge the day away, —
Half glad when it is night and sleep,
If, haply, thro' a dream to peep
In parlors shut by day.

And if I do, when morning comes,
It is as if a hundred drums
Did round my pillow roll,
And shouts fill all my childish sky,
And bells keep saying 'victory'
From steeples in my soul!

And if I don't, the little Bird
Within the Orchard is not heard,
And I omit to pray,
'Father, thy will be done' to-day,
For my will goes the other way,
And it were perjury!

Мой господин всегда молчит.
Мне лишь во сне, в глухой ночи,
Взглянуть разрешено
На светлый Храм его сквозь тьму.
А днем — закрыт мне путь к нему
И лишь гадать дано…

И если в снах моих ответ
Блеснет, как луч, как дальний свет,
То утром наяву
Я слышу труб победный взлет,
И колокол во мне поет
И вторит торжеству.

Когда же ночь не краше дня,
И нет ответа для меня,
И рай далек и тих,
Шепчу вместо молитвы я:
На все власть, Господи, Твоя —
Не дай свернуть с пути!

To make a prarie it takes a clover and one bee
One clover, and a bee
And revery
The revery alone will do
If bees are few