Влад Снегирев - Соцветие поэтов

И вот что слышу я в ответ:

"ты знаешь, рая вовсе нет".

Он говорит, что нет надежды,

вот почему так горько пьют.

Ну, что ж, на деле познают,

как хорошо мы жили прежде.

А, может, всё здесь обойдется

и будет Родина жива?

Мой сын, жена, иль внук дождется,

но я, наверное, едва…

Мы стоим на пороге, где вечность

приоткрыла нам дверь вдалеке.

В пирамидах видна безупречность.

Сфинкс под ними зарылся в песке.

Не старайся узнать его тайны,

время правды еще не пришло.

Может быть, мы здесь просто случайно

или мало воды утекло.

Через бури, и счастье, и горе

мы идем к нашей давней мечте,

где сплетаются в четком узоре

звезды на густо-черном холсте.

Подожди, не протягивай руки.

Эти звезды погасли давно.

Может, наши далекие внуки

их коснутся, что нам не дано.

Осыпаются с розы устало

лепестки на простую тетрадь.

Слишком время прошло еще мало

для того, чтобы тайны все знать.

"Перо истерлось, выщерблен клинок",

но сердце молодо, как прежде.

А позади остались зной дорог

и улетевшие надежды.

Пора очистить душу от тревог

и прошлого сорвать одежду.

Блаженство из четырнадцати строк,-

я чту тебя до слез, – как прежде.

Правь на звезду, презрев желанья;

оставь ненужные терзанья,

и спутницу, – бесцельную печаль.

А те года, что нам остались,

живи спокойно, не бахвалясь.

И сердце людям острым словом жаль.

Заломила черемуха нежные руки.

К норке путает, кружит следы горностай.

Тихо дремлют избёнки в молитвенной скуке.

Будет спать до рассвета берйстянный рай.

Пусть в лаптях я, сермяге, рубахе убогой,

пусть я верю в иную, – мужицкую жизнь,

не ругайте меня с наслаждением, строго,

дорог мне отчий дом и равнинная синь.

Я пою для березок, для родины этой,

где я знаю любой потайной уголок.

О, народ, почему ты не принял поэта,

кто хотел стать народным, но стать им не смог…

"Не осуждай меня, мой Бог",

за то, что жил совсем немного.

В краю нехоженых дорог

прими ты ласково и строго.

"Теряя нервы и года"

мы все идем к тебе на встречу,

не долюбив, не дострадав…

И вот, опять, сияют свечи.

Уходят лучшие всегда

до срока, видно так угодно

тому, кто нас прислал сюда.

И кто опять уйдет сегодня?

"Да, быть покинутым – такое счастье",

такой простор для светлого ума!

Утихли вихри хмурого ненастья.

Закончились осенние шторма.

Шепнул бездомный ветер: "Ты свободен".

Я снова слышу времени полет.

Стою, пою на солнечном восходе:

"Свободен я"… Все ночи напролет.

Да, есть другие, длинные дороги

среди болот и плачущих камней.

Как тяжело идти… Как ноют ноги…

Но нелюбимым быть еще больней.

Он родился раньше лет на сорок пять,

но не стал в затишье терпеливо ждать.

Говорил всё с Богом и спускался в Ад,

зная, что оттуда нет путей назад.

Вскрыл лягушки тело и пустил ей ток,

получив за это не один плевок.

Вдоль прямой дороги – чахлая трава.

Хорошо, что с нами есть его слова;

и звучат, и манят из небытия,

словно тихий шелест, звонкий плеск ручья.

Только не понять мне фразы до конца…

Ну, зачем же пить из черепа отца?

Умную женщину ждет одиночество,

ночи бессонные, море тоски,

памятник скромный, забытое творчество,

горечь стихов, боль звенящей строки.

Сердце нам трогает легкость стыдливая,

только смущает лишь черный наряд.

Мне бы хотелось, чтоб Муза ревнивая

и на тебя бы свой бросила взгляд.

Мы говорим всё, а время так тянется,

воды несутся в родных берегах…

Где ты сейчас, молчаливая странница,

в чьих ты томишься задумчивых снах?

Людям всё грезятся тайны, пророчества.

Нет, не решаюсь я спорить с судьбой.

Просто я рад, что в стране одиночества

есть еще праздники – встречи с тобой.

Воплоти меня, поэт

розой бледной, розой чайной.

Для любви преграды нет

после встречи нашей тайной.

Рифмой стройной окольцуй

аромат ее пахучий.