Забросить телефон, забыть про Интернет
и не читать старинные романы,
где старый ловелас на склоне лет
девиц доступных водит в рестораны;
уехать далеко, вдали от городов,
где солнца луч в листве густой блуждает;
и, заблудившись там, в глуши лесов,
бродить без цели, счастья ожидая;
забыть про всё: про дом, семью, и про детей
и стать простым, как пьяный трактор;
избу построить и в избе своей
писать стихи и развивать характер.
Ночь пришла. Томится брага
покрепчавшая едва.
Я насилую бумагу,
помножая ноль на два.
В голове – как в чистом поле,
только ветер-суховей.
Не прогуливал бы в школе,
были б окна на Бродвей.
Вот сосед мой был умнее,
поменял житейства вид
и теперь на том Бродвее
в баре каждый день сидит.
Перед ним текила, виски
и других бутылок ряд.
Я же брагу пью из миски,
самогонку – всё подряд.
Пролетел тут поезд дальний,
и в деревне я один:
над собакою – начальник,
над курями – господин.
"В своей избушке, сидя за столом,"
склонившись над исписанной страницей,
дописывал я стих. Уже кругом
светало, щебетали громко птицы
в лесу необозримом и глухом.
Журчал ручей невидимый в кустах
и ветерок, играя занавеской,
мне прошептал о чем-то впопыхах
и улицей помчался деревенской,
взъерошив листья по пути в садах.
Здесь пишутся стихи всегда легко.
В лесу сосновом воздух чуткий чище.
Деревья спят и шепчутся тайком.
И, кажется: бег времени мы слышим,
которое здесь бродит босиком.
«В деревне, на тесной скамеечке…»
В деревне, на тесной скамеечке,
под старой, скрипучей ольхой,
сижу и грызу ловко семечки,
соря в лопухи шелухой.
Спокойно мое одиночество,
где время неслышно плывет.
Закат, тишина и не хочется
стремиться куда-то вперед.
А там, на асфальтовых улицах,
где жизнь беспокойно бурлит,
бегут пешеходы, сутулятся,
как тени скрываясь вдали.
И кажется смутным далекая
та жизнь и тот призрачный мир,
в котором душа одинокая
тоскует в застенках квартир.
«Я живу в отдаленном селе…»
Я живу в отдаленном селе,
вдалеке от больших городов.
И, подобно упорной пчеле,
всё слагаю созвучия слов.
Позабросил другие дела,
на окне даже кактус засох.
Целый день у большого стола
речь веду с отголоском эпох.
Правда, с рифмой проблемы пока:
говорят, что глаголы – плохи.
Вот и лезут они напоказ,
как назло, прямо в кончик строки.
Призрак звезд затихает в окне,
шепчет ветер в печную трубу.
Не расслышать в пустой болтовне
что пророчит, какую судьбу.
Муза ходит, но редко уже.
Видно с транспортом плохо совсем.
И осталось в моем багаже
очень мало лирических тем.
Эх, залечь бы в высокий бурьян,
беспечально и празднично жить.
Всё равно в этих книгах обман.
Ну, зачем пустословье плодить?
Но кружится пока голова
от любви, от весны и тоски.
И стучат, словно капли, слова
поздней ночью в седые виски.
Проходит всё. Двадцатый век иссяк.
Столетье новое спешит ему на смену.
Для одного возможно и пустяк,
ну а другой в запале режет вену.
Совковость в прошлом, - может на беду,
а большинство от счастья радость душит.
И всех подряд вгоняют в борозду,
чтоб ропот долгий был как можно глуше.
В деревне жизнь не делает мудрей.
Вокруг луга и женщины все те же.
По‑прежнему сияющий Бродвей
далек как сон, но снится уже реже.
«Полней наливаются яблоки соком…»
Полней наливаются яблоки соком.
Устало склоняются ветви к земле.
Невольно опять возвращаюсь к истокам,
где вижу ребенком себя я во сне.
И нет ни проблем, ни забот, ни печали,
и снова вокруг всё поет и цветет.
Бегу босиком, выбирая едва ли
тропинку, что после травой зарастет.
А после, набегавшись в рощице вволю,
тепло ощутив материнской руки,
так сладко идти, забавляясь мечтою,
попутно срывая цветов лепестки.
Читать дальше