Сегодня я выпью не так, как обычно,
не так, как приходится пить каждый день.
Я выпью за тех, кому стало привычно
с усмешкой смотреть на нужду деревень.
За тех, кто сегодня дорвался до власти,
в своём вероломстве не зная границ.
Какую страну разорвали на части,
коварно сплетая узор небылиц!
Пришла вдруг орда непонятного цвета
с фальшивыми лицами сытых зверей.
Я громко кричал, только нету ответа.
Закрыл кто-то веки отчизны моей.
Так выпьем за то, что в итоге осталось:
потухшие взгляды бессильных старух,
людей нищету и за дикую жалость
к правителям нашим, кто к этому глух;
за тех подлецов, что открыли ворота
Империи нашей себе на беду.
Смеялись при этом: «То воля народа!»
Прощайте, Иуды! До встречи в аду.
А человек сказал: "Я – русский",
И Бог заплакал вместе с ним.
Николай Зиновьев
Россия катится на дно.
А скоро... а не все ль равно,
когда фортуна вышла боком.
И черти тянут в глубину,
но я её не подтолкну.
Ведь поздно жечь уже упрёком.
Прогнивший склеп, засилье скреп...
Быть может, я уже ослеп
вдали от шайки оголтелой?
Под крики собственных Иуд
на место лобное ведут
тебя неспешно и умело.
И каждой ночью на Луну,
простив за всё свою страну,
креститься буду со слезами.
Я плакать буду по ночам,
ходить по знахарям, врачам...
И вспоминать вас временами.
Прорубили в Европу окно,
захотелось гулять на просторе;
говорили: «Теперь суждено
флот отправить в открытое море».
Потом строили долго забор,
(но по пьянке его поломали),
чтоб расширился вдаль кругозор
и границы прозрачными стали.
Снова там вырастает стена.
Чёрт так рад, – кривоногий, косматый.
Правит бал теперь только она –
обезьяна тупая с гранатой.
И теперь все поют: «ла–ла–ла»,
но в Империи тихо, спокойно.
«Крым же наш…» - Вот, какие дела.
Всё у них гармонично-отстойно.
То, чего добивались века,
закружилось и прочь улетело.
И сияет лицо дурака,
что страдает за правое дело.
Страна победившего маразма
Враги стоят со всех сторон границы.
Они – жульё, а мы тут не при чём.
Пока жив Пу..., покой вам только снится.
И вечный бой меж сумраком и днём!
Сейчас мы видим в линзы перископа,
как загнивают Запад и Восток.
Далёк Сатурн, но дальше всех – Европа.
Курорт ближайший – порт Владивосток.
Хоть говорят: насильно мил не будешь,
мы всё равно с упорством дикарей,
отнимем Крым, Донбасс и даже Лютеж
в пределах сил и наглости своей.
Я патриот и мажу хлеб горчицей,
айфон – на свалку и да будет так;
мечтаю, чтобы веял гордой птицей
над Вашингтоном наш трёхцветный флаг.
Я обойдусь без сала и хамона,
без Турции, Египта, многих без...
В казармах ждут команды батальоны.
Как вам такой нахрапистый прогресс?
Сварю себе я старые ботинки,
но не сегодня – скоро, может быть.
Пора уже заказывать поминки
и на Луну учиться громко выть.
А Пу... положат гордо в мавзолее,
когда наступит и его черёд.
И в честь его все площади, аллеи
пусть назовут примерно через год.
Героев внуки – вы уже просрали
всё то, что было создано до вас.
Тут не спасет ни Бог, ни даже Сталин,
не выставляйте подлость напоказ.
Ору, ору – но кто меня услышит
в краю, который был всегда велик?
Тут нужен вам скорее голос свыше,
забытый, внятный, правильный язык.
Слагая торжественно оду
о свойствах великой страны,
хотел угодить я народу
в стихах, где акценты верны.
Война уж дышала в затылок.
Был взгляд её жаден и пылок.
Но старый, изношенный принтер,
играющий в мачо тогда,
взбесился и в стадном инстинкте
за ним побежала Орда.
Кричала в истерике Зина:
«В три дня мы дойдём до Берлина!»
И брат вдруг пошёл против брата,
польстившись на звон медяков.
Вовсю бесновался оратор,
коря за нетвердость шагов.
Хотелось ему горы Крыма
забрать без потерь и нажима.
Читать дальше